История над нами пролилась. К 70-летию Победы (сборник). Петр Горелик

в почтовом ведомстве – внешне доброжелательно, но без энтузиазма. Впрочем, с Максом мы в конце концов подружились. Соседка Екатерина Васильевна, синеглазая блондинка лет тридцати, преподававшая в архитектурном институте, явно «положила на меня глаз». Мы были с ней в добрых отношениях.

      Через год началась война, я ушел на фронт. Квартирный вопрос отпал сам собой.

      Зимой 1942 года мне выпала редкая удача – служебная командировка с фронта в Москву. Быстро покончив с делами в Управлении бронепоездов, я пошел в Водопьяный переулок, рассчитывая взять кое-что из вещей и посмотреть оставшиеся в комнате книги.

      Никого из моих бывших соседей в квартире уже не было. «Келью» занимала семья милиционера. О судьбе книг красноречиво говорила открывшаяся мне картина. Матрас лежал прямо на полу, «чрева дивана» не существовало. Книг не было. Посреди комнаты стояла буржуйка, труба выходила в окно. Милиционерша виновато улыбалась. Я представил себе, как сначала ярко горели стенки и нутро дивана, а потом редкие книги поэтов Серебряного века, собранные за год жизни в Москве. Почему-то мне особенно явственно представилось, как пламя пожирает роскошную желтоватую бумагу с водяными знаками брюсовской «Urbi et Orbi».

      Я подумал: книги могут согревать не только душу, но и тело. В этом было хоть какое-то утешение. Я понимал, что меня постигла не самая большая потеря во время такой войны. И все же… Обрывалась еще одна ниточка, связывавшая меня с мирной жизнью, с любимой привязанностью, с уходящей молодостью. Книг было жаль еще и потому, что я собирался взять кое-что с собой.

      Квартирный вопрос снова встал, когда я возвратился с фронта и продолжил учебу в Академии имени Фрунзе. По моей просьбе вопросом занялись коренные москвичи, мои бывшие подчиненные, вернувшиеся с фронта. Мне дали адрес: Проезд МХАТ, дом 5/7, квартира 5, и телефон К-3-13-32. Здесь я и поселился, не подозревая, что вместе с жильем выбрал и свою судьбу.

      В середине декабря я съехал с квартиры в Проезде МХАТ и снял комнату в Трубниковском переулке. Для меня это было второе послевоенное жилище. За стенкой моей большой комнаты жила хозяйка, дебелая пятидесятилетняя «с хвостиком» женщина.

      Однажды с Сариком (Семеном) Гудзенко мы поздно возвращались с какого-то вечера. Решили, что он заночует у меня. Легли вместе в одну кровать, другого ложа в комнате не было. Благо кровать была широкая – старомодная, с никелированными шишечками. Ночью я проснулся и не обнаружил рядом своего приятеля. Ближе к рассвету открылась дверь хозяйкиной комнаты. Появился Сарик и, глядя на мое удивленное лицо, назидательно сказал: «Старушек надо жалеть!»

      Утром он записал мне на память стихотворение «Вечный путник», где

      бушуют в лавках самовары.

      Ставь на рельсы –

              до Москвы дойдут…

      Вскоре в этот же альбом вписал шуточный экспромт Давид Самойлов. Втроем –