Школьный факультатив по литературе. Творчество братьев Стругацких. Наталья Григорьевна Северова

серым, унылым и плачевным, все уже было, и было много раз, и еще много раз будет, и не предвидится никакого спасения от этой серой, унылой, плачевной скуки» [14;25].

      Пространство, имеющее такие признаки, неминуемо выводит читателя на исторические переклички: если в «Попытке к бегству» и «Трудно быть богом» воинствующее зло, беспредельная подлость «высверкивают» феодальным мороком или фашистской забубенностью, то в «Обитаемом острове» действуют уже не пики, удавки и арбалеты; атомные удары той или иной степени сложности поделили планету на пространство меньшей или большей беды.

      Так, Гай Гаал, думая о людях южных районов, родившихся после целенаправленного взрыва трех атомных бомб, сам, выросший на зараженной территории, отмечает:

      «Это был жалкий народ – мутанты, дикие южные выродки, про которых плели разную чушь, и сам он плел разную чушь, – тихие, болезненные, изуродованные карикатуры на людей» [14;249].

      В душном мире Саракши много злости, «очень много страха, очень много раздражения… Они все здесь раздражены и подавлены, то раздражены, то подавлены» [14;42].

      Отторжение, неприятие людей друг другом в буквальном смысле пространственно материализуется:

      «Рыхлая тетка у буфета произнесла длинную ворчливую фразу и скрылась за своим барьером. Они здесь обожают барьеры, подумал Максим. Везде у них барьеры. Как будто все у них здесь под высоким напряжением…» [14;60]

      Но не только человеческий мир «обитаемого острова» обманывает ожидания Максима Каммерера (поначалу он надеется найти на этой планете цивилизацию – «мощную, древнюю, мудрую»), не оправдает его надежд и мир природный.

      Лес в «Обитаемом острове» сопоставим с лесом в «Улитке на склоне» (1968) своей чрезмерностью.

      Но в «Улитке на склоне» мы находим чрезмерность витальную, биологическую (масштабность объемов, разнообразие форм), в «Обитаемом острове» лес – пространство, чрезмерно нашпигованное военной техникой:

      «Здесь шагу нельзя было ступить, не наткнувшись на железо: на мертвое, проржавевшее насквозь железо, готовое во всякую минуту убить; на тайно шевелящееся, цепляющееся железо; на движущееся железо, слепо и бестолково распахивающее остатки дорог» [14;204].

      И слабая надежда на волшебный предмет-помощник, с помощью которого можно вылечить это больное пространство («Если бы мы нашли Крепость, тогда бы, друг мой, все стало бы по-другому.» [14;214]), конечно же, не оправдается.

      На протяжении всего романа подтверждается первоначальное наблюдение Максима Каммерера: « <…> планета-могильник, планета, на которой еле-еле теплилась разумная жизнь, и эта жизнь готова была окончательно погасить себя в любой момент» [14;90].

      Объясняя, как «разумная жизнь» превратила свое жизненное пространство в пространство беды, авторы прибегают к классификации.

      На «обитаемом острове» есть те, кого действующее через сеть башен излучение приводит в полное подчинение:

      «Человеку, находящемуся