Ледяная река. Ариэль Лохен

которое ему придется проехать, сумки набиты плотнее обычного. Следующие две недели будут долгими для всех нас.

      Я смотрю на гряду облаков, надвигающихся с востока.

      – Скоро пойдет снег, – говорю я.

      – Да, – отвечает Эфраим, – у меня пальцы ноют.

      – Плохое время для поездки.

      – Я так уже ездил. Это всего лишь снег.

      – И ледяной ветер.

      – Всего на день-два. А потом будет просто зима, как обычно. Я не беспокоюсь, и тебе не стоит.

      – Ненавижу Норта за то, что он вынудил тебя это сделать.

      – Я его ненавижу за столькое, что это просто мелочь, – говорит он, пытаясь поднять мне настроение.

      Мы не обсуждаем вполне обоснованные причины моего страха, но у меня в голове все-таки крутится целый список бед, которые могут с ним случиться при подобной погоде.

      – Две недели, вот и все. А потом я вернусь, и мы добьемся того, чтобы Норт получил по заслугам.

      Я падаю в объятия мужа, пропитываясь его теплом и запахом. Наша долгая история любви уже движется к естественному концу, и я не так давно осознала, что рано или поздно один из нас похоронит другого. Но я напоминаю себе, что это и будет счастливым исходом для истории вроде нашей. Исполнение данного когда-то обета. «Покуда смерть не разлучит нас». Это единственный приемлемый конец долгого и счастливого брака, и я твердо намерена не бояться этого дня, когда бы он ни наступил.

      – Две недели, – говорю я ему. – Не больше.

      Он целует меня в лоб. В кончик носа. В губы – медленно и нежно, через поцелуй повторяя свое обещание вернуться.

      – До свидания, любимая.

      Животные чувствуют, что пора в дорогу. Стерлинг топает правой передней ногой, Перси на своем насесте приподнимается, в предвкушении потряхивая перьями.

      Им это нравится, думаю я.

      Потом Эфраим отодвигается и вскакивает в седло. Он последний раз улыбается мне. Я стою в снегу и наблюдаю, как он едет через мост. И продолжаю наблюдать, пока он не заезжает за поворот и не скрывается из вида.

      – Перестань себя жалеть, – бормочу я, потом делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к дому.

      Но не двигаюсь. Не дышу. Потому что в двадцати футах от меня серебристая лиса. Она просто красавица, вся угольно-черная, кроме ушей, лап, груди и хвоста – они белые. Она сидит на вершине снежного холма, словно чернильное пятно на слоновой кости. Но прежде всего я зачарована взглядом ее ярких янтарных глаз. Они изучают меня, словно пронзая насквозь.

      – Опять ты, – говорю я, а потом называю ее по имени, словно дымку выдуваю его в замерзший воздух: – Буря.

      Дать чему-то имя – это акт владения. Обязательство владеть, заботиться, соблюдать верность. Одним этим словом я объявляю, что этот зверь мой, что я ответственна за его защиту.

      Звук моего голоса лису не пугает. Она делает шаг вперед, потом два. Замерев неподвижно, как мраморная статуя, я наблюдаю за ее приближением. Каждый шаг гибкого зверька элегантен и выверен. Когда она подходит