Из серого. Концерт для нейронов и синапсов. Манучер Парвин

повторно постукивает меня по лбу. Мои глаза прекращают мигать после нескольких повторов.

      – Хорошо, – говорит она, показывая, что осмотр закончен.

      – И каков будет вердикт, доктор Пуччини?

      Она встаёт и обнимает свою дощечку с зажимом обеими руками, как школьницы иногда держат учебники.

      – Доктор Рутковский посмотрит результаты и, возможно, рекомендует какие-то дополнительные тесты. А пока попытайтесь не волноваться.

      Я соскальзываю с диагностического стола и иду за ней к двери.

      – Можно задать ещё один вопрос, пока вы меня не выгнали, доктор Пуччини?

      – Конечно.

      – Я не слишком молод для амнезии или болезни Альцгеймера?

      – Вообще-то рановато, – говорит она. – Но это случается. Моя мать этим страдает, а она всего на несколько лет старше вас.

      – Мне очень жаль.

      Она открывает дверь, показывая, что моё сочувствие её не интересует.

      – Пожалуйста, не делайте никаких необоснованных выводов насчёт себя, доктор Пируз.

      – Спасибо, доктор Пуччини.

      Она исчезает в коридоре. Затем она снова появляется и вручает мне свою визитку.

      – Пошлите мне то стихотворение про Хемингуэя. Мне хотелось бы его прочитать. Мне он тоже нравится.

      Уже из дома я отправляю своё стихотворение «Папаша Хемингуэй в Персии» по электронной почте доктору Пуччини.

      Приветствие протянутой ладони,

      И на персидском пара первых фраз:

      В его руке моя ладошка тонет.

      Мой бог! – Я с ним знакомлюсь в первый раз.

      Я с детства полюбил его героев,

      В его рассказе слыша чаек крик,

      Я был мальчишкой там где жили двое —

      Старик и море. Рыба и старик.

      И в памяти остался ясный след

      Его рассказа из любимой книжки,

      Но время шло, и «Папы» больше нет,

      И я уже давно не тот мальчишка.

      В конце своих скитаний, наяву,

      В Америку без паруса и флага

      Через огромный океан плыву,

      Как в нём когда-то плыл старик Сантьяго.

      Спрошу себя – «Кто этот человек»?

      И кем он был – далёкий бог из детства,

      Который мог вперёд на целый век

      Оставить нам, советуя, в наследство

      Секретов скрытых до своей поры

      Волнующие тайны мирозданья?

      И, приняв честно правила игры,

      Он в жизнь явился как на поле брани.

      И как его ни искушал наш мир,

      Звериный зов скрывая ярким глянцем,

      В полях иллюзий с реками крови

      Он вместе с ним кружил в смертельном танце.

      И с миром вёл жестокую игру,

      А за рядами строчек на бумаге

      Он отражал свою любовь к нему —

      К боям быков или к собачьей драке,

      К любимым женщинам мог и на гору влезть,

      Любил охоту, в Африке – сафари,

      Любил хороший виски и поесть

      И посидеть за выпивкой в Гаване.

      Он мог по скалам вверх