Из серого. Концерт для нейронов и синапсов. Манучер Парвин

уже немного о вас знаю, – говорит она.

      – Правда?

      – Вы – экономист, который пишет стихи и регулярно попадает в неприятности из-за того, что говорит политически некорректные вещи.

      Она видит моё беспокойство и улыбается.

      – Боюсь, что так и есть.

      Её смелость и неформальность общения окатывают меня, как солнечный свет, который разгоняет неясные тени. Сказать, что она сногсшибательна, – это сильно её недооценить, это не комплимент. Она принадлежит миру невидимого, это волшебная нота из какого-то произведения Эрика Сати[6], которая нежно пробуждает осознание тайн бытия, красоты и истины. Да, я вначале вижу поверхность. Глубина – это не то, что первым появляется у меня в сознании.

      – Вы выглядите, как на фотографии в брошюре, – говорю я, чтобы что-то сказать.

      Доктор Пуччини словно трёт моё серое вещество наждачной бумагой реальности и напоминает мне, зачем я здесь.

      – Доктор Пируз, я задам вам ряд вопросов по вашей биографии и диагнозам, а затем проведу предварительные тесты для проверки памяти и двигательных навыков – всё это рутинные процедуры, которые проводятся во время первого посещения. Вы не возражаете?

      – Да, конечно, делайте всё, что нужно, – говорю я, словно новый заключённый.

      Внезапно она становится очень официальной и очень серьёзной. Моя радость превращается в белую пену любопытства и возбуждения.

      – Почему вы сегодня пришли на приём к доктору Рутковскому? – спрашивает она меня.

      – Я думаю, что у меня, возможно, болезнь Альцгеймера.

      – Ставить диагнозы – это моя работа. – Она хмурится, как воспитательница детского сада.

      – Я стал более рассеянным, чем когда-либо.

      Она просит меня привести несколько примеров. Я пересказываю несколько самых последних эпизодов.

      – У вас были проблемы с памятью в детстве?

      – Гораздо меньше, чем те, которые есть у меня взрослого, – говорю я, и старые воспоминания корчат мне рожи.

      – Пожалуйста, поподробнее. Расскажите мне о своём детстве.

      – Я мог хорошо читать, когда мне ещё не исполнилось четырёх лет. Вскоре я стал представлять себя мальчиком, потом Тарзаном. Я закреплял верёвки на деревьях и раскачивался на них, подзывая Читу. Один раз на меня набросились вороны, когда я слишком близко подобрался к их гнезду на вершине дуба.

      – У вас было хорошее воображение.

      Её ответ подбадривает меня, и я продолжаю рассказ.

      – Я сажал муравьёв в бумажные коробки, привязывал к воздушным змеям – и они летели ввысь. После того, как змей опускался на землю, я обычно спрашивал у чёрных и рыжих муравьёв о том, что они испытали. Это было самым близким приближением к собственному полёту. Я только так мог уйти от чёрной дыры, скучного мира, в который меня засасывало. Тогда я обычно разговаривал со всеми. В то время в Иране взрослые мало разговаривали с детьми.

      – Как и в большинстве стран, большую часть времени, – кивает

6

Эрик Сати – французский композитор.