Путь к себе: 6 уютных книг от Ольги Савельевой. Ольга Савельева

на дальнюю по коридору палату без дверей.

      Я вхожу – и сразу вижу маму.

      Она сидит нахохленным воробышком на ближайшей к выходу кровати, опустив голову, в каком-то застиранном рваном халате, непричесанная, несчастная, худые морщинистые ручки лодочками лежат на коленях, один тапочек трогательно слетел с худой, бледно-синеватой ноги…

      У меня щемит сердце. «Может, забрать ее отсюда?» – спрашивает тронутый увиденным внутренний голос.

      Тихо подхожу к ней, кладу руку на плечо:

      – Привет. Как ты?

      Я давно не произношу слово «мама». Не могу. Оно словно застревает в горле.

      Маленькие дети часто не выговаривают букву «р». Я не выговариваю слово «мама».

      Она вздрагивает, поднимает на меня пустые глаза, которые тут же наливаются яростью.

      – Ты зачем пришла? Позлорадствовать? Упекла меня сюда, а теперь совесть мучает? Посмотреть пришла, как я тут, в «пансионате», устроилась?

      Палата рассчитана на восемь коек. Все они заняты. Остальные семь пациенток замерли, смотрят на нас с интересом.

      Мне неловко, неуютно. Хочется отдать передачку и скорее уйти. Внутренний голос уже молчит и ничего не предлагает.

      – Сигареты принесла? – грубо спрашивает меня неопрятная опухшая женщина с большим щербатым ртом.

      – Нет. – Я растерянно машу головой.

      – Сколько стоит сделать человека психом, а? Расскажи, нам тут всем интересно! Полюбуйтесь, девочки, вот пришла мошенница, предательница, сволочь… – мать полыхает гневом, глаза красные, на губах запеклась слюна.

      Она не признает наличие в себе болезни, влияющей на адекватность ее поведения, и злобно ищет виноватых в своем заключении в психушку. А что их искать-то – вот она я…

      – Дайте, пожалуйста, телефон позвонить маме, – тихо просит кроткая девушка, почти девочка, сидящая на кровати у окна. – Я по маме скучаю…

      У нее промытое нежное личико, взгляд Аленушки, и даже волосы заплетены в косичку с пробором. Не хватает платочка и сарафана для полноты образа…

      Не задумываясь, я подхожу и протягиваю ей телефон. Она забирается на кровать с ногами в теплых вязаных оранжевых носках (наверное, мама вязала?) и вдохновенно набирает номер, который помнит наизусть. Лицо ее оживляется, появляется румянец.

      «Господи, она-то тут как оказалась?» – думаю я, наполняясь сочувствием.

      Возвращаюсь к матери под безжалостным дулом восьми пар глаз и спрашиваю:

      – Скажи, что тут можно, что нельзя, что тебе еще надо для пребывания, я просто не знаю…

      – Ничего мне от тебя не надо. – Мать поджимает губы, демонстративно отворачивается.

      Ей нравится играть эту роль для благодарных зрителей – держать образ гордой и несломленной предательством женщины.

      Она отрицает свою болезнь, как и большинство здешних пациентов: их искаженная реальность кажется им нормой, а все, кто так не считает, – враги. Как правило, врагами назначаются самые близкие родственники, для которых искаженное сознание человека становится ежедневной проблемой и зачастую