Взлёт и падение. Книга первая. На высоте. Валерий Гудошников

тоже не помню, о чём говорит этот документ… как его?

      – 335 дробь У, – напомнил Пашка.

      – Вот, вот. Да и вы вряд ли помните. Разве таким методом проводят проверки?

      – Не нам учить представителей министерства, – возразил Заболотный.

      – Учить их не нужно, но отстаивать свою точку зрения никому не возбраняется. Привыкли мы представителям сверху только поддакивать. Ради чего? Чтобы они сор дальше нашей избы не выметали? А, может, поэтому у нас каждый раз одни и те же недостатки вскрываются? Не устраняем мы их, а только отписками занимаемся.

      – Это что же, товарищ командир, обвинение в адрес партийного комитета предприятия? – тоном скрытой угрозы спросил Агеев. – Так надо понимать?

      – Да, и в адрес парткома – тоже. Или у нас нельзя критиковать этот орган. Так сейчас вон и ЦК критикуют.

      – Это не критика, это шарлатанство. Распустил народ Горбачёв со своей перестройкой.

      Молча слушавший их перепалку Заболотный спохватился.

      – Вы свободны, – указал на дверь экипажу. – Пока я вас отстраняю от полётов до особого распоряжения.

      – У вас есть для этого основания? – изменившимся голосом спросил Васин.

      – Я думаю, основания найдутся у членов комиссии. Идите!

      – Почему вы отстранили экипаж от полётов? – гневно спросил Шахов Заболотного, когда дверь за экипажем закрылась.

      – Потому, что я, как заместитель по лётной подготовке, должен принять меры.

      – Вы заместитель по лётной – вот ей и занимайтесь. В данном же случае не было ничего, связанного с лётной практикой. А, потом, я ведь ещё командир отряда и имею право сам разобраться в этом деле.

      – Тут случай особый, – возразил Заболотный.

      – В авиации особые случаи есть только в воздухе. А на земле – мы люди, каждый со своими недостатками и характером. Я прошу вас отменить своё распоряжение.

      – Может, пока всё так оставим? – подал голос начальник штаба. – Комиссия уедет – тогда и летать начнут. А пока пускай отдохнут.

      – А, может, и с доски почёта снимем экипаж за то, что он инспектору не понравился? – с сарказмом спросил Шахов.

      – Я согласен, надо снять, – не поняв тона Шахова, поддержал Агеев.

      Шилов хотел ещё что-то сказать, но, взглянув на Агеева, только махнул рукой. А командир отряда не выдержал.

      – Вот вы, Матвей Филиппович, почти всю жизнь просидели на заседаниях и совещаниях, вы, врачеватель человеческих душ. А Васин все лучшие годы в кабинах самолетов провёл, хорошее дело делал. И хорошо делал. И до сих пор делает. Так за что же его, отличника Аэрофлота, с доски почёта снимать? Люди-то вас поймут? Вы-то, как замполит, должны критически мыслить? И, кстати, защищать своих людей.

      – Что касается экипажа, то это, прежде всего, ваши люди, Владислав Дмитриевич. И вели они себя не лучшим образом. И, судя по всему, здорово слетались, – добавил с заметным ехидством.

      Шахов несколько мгновений удивленно и даже как-то растерянно смотрел на Агеева, словно не узнавая,