Серая Утроба. Артум Салгынов

полуулыбки вместо смеха, усталые вздохи как знаки одобрения, усталые вздохи как знаки неодобрения, саркастические упреки вместо ругани. – Пожалуйста, позволь нам перевестись на удаленное обучение. Я буду помогать Стасу, следить, чтобы он учился.

      – Я подумаю, – значит, нет. Значит, отстань от меня со своими глупостями, не мешай мне.

      Я собрала свои учебники и ушла в свою комнату.

      Моя комната.

      Моя берлога.

      Мое убежище.

      На стенах – карта Энрофа, постеры Screaming Trees, Biohazard, Kyuss и Tiamat.

      Книжные полки – от полка до потолка, чтобы достать до верхних, приходилось приносить из кладовки «икеевскую» лесенку.

      Мои скелетики и поделки из костей, похожие на обереги рзянцев.

      Мне было так уютно там, невзирая на то, что это место – зона психического бедствия. Свалка поломанных грёз. Я не строила иллюзий – со мной было не все и не совсем в порядке. В моей кастрюльке варилось что-то не то. С моей кастрюльки съехала крышечка.

      Со всеми нами было не все и не совсем в порядке. Со всей нашей семьей. Нормальной нашу семью назвать было нельзя. Впрочем, неважно.

      Закончила с геометрией, сходила почистила зубы, упаковалась в уют одеяла, когда сквозь закрытую дверь услышала, что домой вернулся мой брат. Мама нехотя отчитывала его. Он, также нехотя, молчал в ответ на ее упреки. Я не хотела всего этого. Думала – не хочу не хочу не хочу.

      Нахлобучила на голову наушники, подключенные к старому отцовскому плееру для CD. Погасила свет. Включила музыку, утонула в океане трагичных гитарных рифов Paradise Lost. Стас заглянул в мою комнату, решил, что я сплю, ушел. У меня совершенно не было настроения разговаривать.

      ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

      Принято считать, что человек – животное общественное.

      Значит, мы – мама, папа, брат и я – принадлежали к какому-то другому биологическому виду, лишь внешне похожему на людей. Мы – не общественные, не социальные, и почти не нуждаемся в общении с себе подобными.

      У мамы было ее рисование.

      У папы – работа, где он хоть и окружен людьми, но воспринимает их лишь как винтики-шпунтики какого-то механизма, как инструменты, для достижения целей, как переменные в уравнении.

      У Стаса – дружба с Рамоном, резьба по дереву, музыка и я.

      У меня – разговоры с Никольским, книжки и мои миленькие черепа и косточки. И еще Рамон. И мой брат. Мне было этого достаточно. Наверное. Неважно.

      ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

      В те дни, стоило мне начать задумываться о чем-то я начинала тонуть – в сером и стылом болоте, в вязкой ментальной жиже. Каждый раз мне казалось, я буду тонуть вечно, что это болото без дна и без возможности захлебнуться, задохнуться, умереть. Но нет, всегда кто-то врывался, появлялся, вламывался без стука и спасал меня.

      4. Эксгибиционизм.

      Я пуст и обладаю неограниченной свободой,

      чтобы мечтать и бродить где хочу.

      Все игрушки поломаны,

      никаких проблем.

      Хулио