Серая Утроба. Артум Салгынов

– я не знал, куда, а на мои расспросы она не отвечала. Я пытался прочесть это с помощью Расщепленного Зрения, но, выучившая все мои трюки бабушка старательно защищала свои мысли. Ее текст был похож на куст, в котором вместо веток были предложения – абсурдные шуточки, парадоксы, лимерики, какие-то сюрреалистические бредни.

      Мы шли по улице, стараясь не наступить в валявшиеся повсеместно фекалии разных животных. Баба Клава сердито хмурилась, глядя на эти облепленные ленивыми осенними мухами коровьи лепешки и сухие россыпи черных козьих горошин. Мы прошли мимо домика с красивыми резными наличниками и остановились у дощатого забора, столь высокого, что не было видно даже крыши прячущегося за ним дома.

      Баба Клава постучалась. «Сейчас!» – раздался из-за ворот женский крик. Шаги по гравийной дорожке. Калитка открылась и я увидел женщину в черном, до земли, платье с длинными рукавами и глухим воротом. Темные, при этом с сильной проседью, волосы ее были собраны в пучок на затылке, удерживаемый торчащими из нее красными деревянными палочками. Печальные глаза ее были чернее безлунной ночи, а острый подбородок и длинный нос с горбинкой делали ее похожей на птицу, разучившуюся летать и скорбящую об утраченном навыке.

      – Здравствуй, Татевик, – баба Клава почтительно склонила голову.

      – Добрый день, Клавдия. Что привело тебя?

      – Мой внук одержим бесами. Прошу помоги мне. Умоляю.

      Татевик нахмурилась, покачала головой и сказала:

      – Ладно, проходите.

      – Спасибо, спасибо, Таточка. Спасибо, Тата.

      Мы прошли в дом. Пока женщины разговаривали, мне дали поразглядывать старинную книжку со странными картинками. Надписей в ней почти не было, а те что были – на неизвестном языке. Преобладали в книге рисунки – что-то типа гравюр. На первой картинке человек спустился вниз, под землю, сквозь дыру в земле. Дальше он скитался по многоэтажному подземному миру – спускался все ниже и ниже. Он попал на этаж, населенный карликовыми мамонтами и крошечными оленями, дальше – на этаж, где его преследовали зловещие, похожие на тени, люди без лиц. В конце книги он добрался до самого нижнего уровня подземелий, где обитали крысы с головами людей и люди с головами крыс. Он пришел в какой-то дворец, где не было никого, кроме величественной женщины-крысы. На последней картинке путник и женщина-крыса стащили с себя одежду и начали заниматься тем, что не надо показывать семилетним детям.

      Я прислушивался к отголоскам беседы Татевик и бабушки. Баба Клава говорила тихо, почти шепотом, так что не было слышно ее обычного булькания: «Каждую ночь видит один и тот же кошмар, просыпается с криком и говорит на каком-то бесовском наречии. И рассуждает иногда, словно взрослый – о таких вещах, о которых знать не может. А страшнее всего его фокусы. Иногда замрет, глаза закатит и стоит неподвижно – это он так людей читает. Не мысли, нет. Текст о том, как все на самом деле с человеком обстоит. Или может время останавливать. И еще всякое…»

      «Успокойся, Клава, посмотрю, что можно сделать», – также тихо ответила Татевик. И позвала меня за стол.

      Меня