Кони знают дорогу домой. Вера Салагаева

Лорок полулежал, подложив синюю подушечку с кистями под голову, тронутую серебряной дымкой. Качающееся кресло было его любимым местом отдыха. Ловя не слухом, а сознанием мерное постукивание дугообразных ножек о мраморный пол, он думал, держа в руках маленький томик в чёрной шёлковой обложке. Он брал его, из потаённого места, каждый раз, когда оставался один и всматривался в полу размытые страницы, словно искал давно утерянную веру.

      Появление книги в чёрном переплёте мучило его память и вызывало невыносимую боль, собравшуюся в комок, в левом подреберье. Его золотисто-коричневые глаза влажнели, рисуя далёкие видения, оставленные памятью из того времени, когда он был молод и счастлив.

      В свои шестьдесят лун, он – моложавый и подтянутый, но устаревший сердцем, был полон солнечной энергии его родной планеты, кружащей серебристо-голубым эллипсом, вблизи Оранжевого Исполина и лишь глаза, наполненные мужской печалью, напоминали о его предзимнем возрасте. Профиль, ещё красивого, мужественного лица с прямыми линиями византийского носа, гипсовым изваянием отражался на полутёмной стене. Титулованный мундир с золотой эмблемой пятилистника в голубой сфере, чуть ниже правого погона, воплощающего крыло птицы, горделиво висел, пленённый двумя тусклыми лучами. Крупную голову, не меняющую положения и широкий лоб, прорезанный двумя складками, атаковали, причиняющие боль, мысли. Они, как визитёры, с другой, уже исчезнувшей планеты, просачивались в сознание расплывчатыми образами и туманными клочками пережитых событий. Образ молодой, безвозвратно утерянной женщины, долгое время причиняющий боль, теперь, размытый в сознании долгими здешними лунами, являлся отголоском, не прощённой себе вины, гася в исстрадавшемся сердце робкую надежду обретения счастья.

      Наполнив стену серебристо-зелёным светом, электромагнитное излучение, обрисовало контур часов, забивших мерным скучным боем. Подхватив стук, сознание выдало картинку падающих малахитовых бусин, скользящих от ног к персиковой стене. Как давно это было, – подумал он, и боль обострилась, прокалывая сердце. Излучение становилось видимым каждый час и сообщало текущее состояние временного Колодца.

      Всмотревшись, уже усталыми глазами, ещё раз, в раскрытые страницы, верб Лорок, бережно закрыл книгу, встал и прошёл к зеленоватой стене. Просунув руку с книгой внутрь, он ненадолго спрятал, канувший в века, бумажный томик. Он ещё не раз достанет его и, поглаживая истрепанный чёрный шёлк, будет думать о том, что было потеряно в мерцающей атмосфере Аркадима.

      Сейчас, он разденется и ляжет в термокровать и до утра забудет обо всём, что тревожит и переполняет его душу. Умные, но бездушные Мотыльки, сделают температуру кровати комфортной для его, ещё не старческих, но приобретших ломкость, костей. Всю ночь, неусыпно, стражи сна, будут следить за температурным балансом и никто, даже Урхи, не нарушат сна преподобного верба Лорока и только имя, прилетевшее из прошлого, утерянное, но не забытое, не раз всколыхнёт его, протяжным женским голосом.

      Небольшая ссора, вызванная пустяком, не огорчила герта