Кони знают дорогу домой. Вера Салагаева

золотом нашивок и сдержанным разно тембровым звучанием голосов.

      Соберутся все, и даже молодой повеса Альгудер, предпочитающий более интересное время препровождение, носящий титул регута и рвущийся получить сан герта. Благожелательное отношение к любителю женских юбок, крылось не в снисходительности верба Лорока, а в его возлюбленной сестре, чьё беломраморное личико и прекрасные формы, вызывали бисерную дрожь в сердце Альгудера, чем и обеспечили его присутствие на празднике Возвышения…

      Проголосуют все и если руки дружно поплывут вверх и не дрогнут в мерцающей атмосфере Аркадима, то к плечу регута Равивэла приложат золотой эполет герта. Уставшие, от рукопожатий пальцы, поднимут кристальный кубок, осквернённый отменным вином и, учтиво, поданный услужливым роботом. Достопочтимый верб Лорок, вовлечённый в общее веселье, торжественно поднимет кубок и, не скрывая гордости в золотистых глазах, вспорет воздух строго симметричной залы басовитым голосом:

      – Герт Равивэл, да отважится душа твоя. И это, будет, лишь начало.

      Да отважится, примут друзья и невидимые недоброжелатели, а верб Лорок обнимет нового герта и его глаза, всегда суровые и сухие, улыбнутся и слегка повлажнеют, но этой мимолётной слабости не заметит никто, кроме Равивэла, почитающего Лорока, как учителя и как отца, лицо которого скрыло Время.

      Да отважится душа моя, повторит Равивэл, поднимая кубок и, отпивая благородное вино мелкими грустными глотками, упрекнёт свою душу в том, что она давно ищет что-то, однажды потерянное и не находит его в мерцании Аркадима. Он не помнил своего раннего детства, словно появился на свет сразу трёхлетним ребёнком и оказался в ротонде Мастеров, куда его привёл незнакомец, ставший впоследствии его наставником. Время шло и туманные пришельцы, приплывая один за другим, всё так же забывали принести Альхору – жительницу диоксидных Туманов, хранящую Начало, скрытое Временем.

      Равивэл не всегда являл себя миру красивым сильным мужчиной. Его глаза, цвета пришествия сумерек, с дробинами чёрного серебра в глубине, повидали немало космических и житейских бурь, влив в них стальную искорку, пока лучезарная улыбка богини, с волосами спелой осени и глазами утренней звезды, не растопила серебро зрачков, перелив их в вечерние капли.

      Вспоминая их внезапную встречу, в анфиладах Хризолитового дворца, Равивэл, до сих пор, хранил в потаённом уголке души, её, тронутые зарёй, губы. Устремлённые из тени ресниц глаза, прямые линии греческого носа и тонкую синюю ниточку, бьющуюся на мраморе гордой и высокой шеи. Грациозное движение узкой ладони, отводящей локон со лба, стало подобно лёгкому взмаху крыла и ему казалось, что сейчас, сиюминутно, она взлетит и исчезнет, оставив его: восхищённого и очарованного, за пределами своего холодного сердца.

      Он не видел её уже две полные луны и как влюблённый мальчишка, мыслями касался её полуоткрытых губ, тонких пальчиков и, едва уловимой, синей жилки на шее. Она была недосягаемой – лёгким облачком, дымкой,