Декабристы. Нестор Котляревский

я думою подернутых очей.

         Люблю речей задумчивую сладость.

      Меня тревожит смех дряхлеющих детей,

         С усмешкою гляжу на них угрюмый;

      Но жизнь моя цветет улыбкою твоей,

         Твой ясный взор с моей сроднился думой.

      О, Пери! улети со мною в небеса,

         В твою отчизну, где все негой веет,

      Где тихо и светло, и времени коса

         Пред цветом жизни цепенеет.

      Как облако плывет в иной, прекрасный мир

         И тает, просияв вечернею зарею,

      Так полечу и я, растаю весь в эфир

         И обовью тебя воздушной пеленою.

      XVIII

      Была и еще область чувств и ощущений, куда поэт спасался всякий раз, когда тягота действительности давала себя слишком чувствовать. Это – его личные воспоминания. Они в нем оставались так свежи, что перед ними бледнело настоящее.

      Так много ценного, светлого и радостного запечатлелось в этих воспоминаниях, что жизнь, которая хоть на мгновение могла дать человеку такую радость и такой свет, была в глазах поэта навсегда оправдана.

      Одоевскому досталось в дар радостное безоблачное утро, согретое материнской любовью. Любовь к покойнице, столь рано отлетевшей, Одоевский сочетал со своей любовью к людям:

      Тебя уж нет, но я тобою

         Еще дышу;

      Туда, в лазурь, я за тобою

         Спешу, спешу!

      Когда же ласточкой взовьюсь я

         В тот лучший мир,

      Растаю и с тобой сольюсь я

         В один эфир —

      Чтоб с неба пасть росой жемчужной,

         Алмазом слез

      На бедный мир, где крест я дружно

         С тобою нес.

      Но на земле блеснув слезами,

         Взовьемся вновь

      Туда, где вечными зарями

         Блестит любовь.

[«К отлетевшей», 1828]

      Такое же глубокое чувство питал он и к своему отцу, которого, к несчастью для себя, пережил, хотя всего лишь на несколько месяцев. Трудно найти более нежное стихотворение, чем то, с каким он обращался к отцу в 1836 году. Он писал ему:

      Всю жизнь, остаток прежних сил,

      Теперь в одно я чувство слил,

      В любовь к тебе, отец мой нежный,

      Чье сердце так еще тепло,

      Хотя печальное чело

      Давно покрылось тучей снежной.

      Проснется ль темный свод небес,

      Заговорит ли дальний лес,

      Иль золотой зашепчет колос —

      В луне, в туманной выси гор

      Везде мне видится твой взор,

      Везде мне слышится твой голос.

      Когда ж об отчий твой порог

      Пыль чуждую с иссохших ног

      Стряхнет твой первенец-изгнанник,

      Войдет – растает весь в любовь,

      И небо в душу примет вновь,

      И на земле не будет странник?

      Нет, не входить мне в отчий дом

      И не молиться мне с отцом

      Перед домашнею иконой;

      Не утешать его седин,

      Не быть мне от забот, кручин

      Его младенцев обороной!

[«Послание к отцу»,