Декабристы. Нестор Котляревский

подвига человека, мир как воплощение красоты вечной и, наконец, среди этого мира Россия с ее настоящей и грядущей славой – вот мысли, которые вдохновляли поэта и вот источник той любви к жизни, которую не могли заглушить в нем печали его личного существования.

      Что же дала ему жизнь, ему самому, как человеку, чтобы «воспоминание о ее красоте» могло скрасить его настоящее?

      Отметим прежде всего, что вся личная жизнь поэта исчерпывалась, действительно, одними воспоминаниями.

      Как недвижимы волны гор,

      Обнявших тесно мой обзор

      Непроницаемою гранью!

      За ними – полный жизни мир,

      А здесь я одинок и сир

      Отдал всю жизнь воспоминанью —

[«Послание к отцу», 1836]

      признавался он тому человеку, которого любил больше всего на свете.

      Стихи, в которых он вел эти одинокие беседы со своим прошлым, должны были носить, конечно, характер самый интимный.

      В одном грациозном по замыслу стихотворении «Роза и соловей» поэт заставляет соловья жаловаться на то, что роза, склонив печально свою голову, не глядит на него и его не слушает. «Зачем мне слушать тебя? – отвечает роза. – Ты про свою любовь поешь слишком громко, и мне грустно: если ты поешь не для меня одной, то, значит, ты меня не любишь». «Отдай мне всю твою душу, – говорит ей в ответ соловей, – не расточай ее другим, и тогда я буду петь тихо».

      Песнь Одоевского о своем прошлом была именно такой тихой песнью любви, в которой и певец, и то, к чему он обращался, принадлежали неразрывно друг другу и в своих беседах не желали иметь свидетелей. «Скромный, пустынный цвет, распустившийся над могилой певца» – вот как сам поэт называл эти свои заветные думы. Но хоть эти цветы и росли над могилой и говорили о смерти, в них, тем не менее, таилось глубокое и сильное очарование жизнью.

      Само собою ясно, что о медленном увядании и смерти поэту приходилось думать и говорить очень часто. Еще в Петропавловской тюрьме он писал:

      Как много сильных впечатлений

      Еще душе недостает!

      В тюрьме минула жизнь мгновений,

      И медлен и тяжел полет

      Души моей необновленной

      Явлений новых красотой…

      Однообразна жизнь моя,

      Как океана бесконечность

      Но он кипит… свои главы

      Подъемлет он на вызов бури,

      То отражает свет лазури

      Бездонным сводом синевы,

      Пылает в заревах, кровавый

      Он брани пожирает след;

      Шумит в ответ на громы славы

      И клики радостных побед.

      Но мысль моя – едва живая —

      Течет, в себе не отражая

      Великих мира перемен.

      Все прежний мир она объемлет,

      И за оградой душных стен —

      Востока узница – не внемлет

      Восторгам западных племен.

[«Дума узника», 1827]

      Тюрьма сменилась каторгой, и мысль о настоящем стала еще мрачнее.

      Одоевский