У истока дней. Иван Бунин

стол и остановился, глядя недоумевающими глазами.

      – Ну, – сказал он, – и прежде я вас знал за скотов, но этого все-таки не ожидал.

      – Яков Савельевич, – сказал, поднимаясь, Капитон Николаевич, – прошу вас не ругаться. Вы не в кабаке. Извините, пожалуйста, – обратился он к Коротаеву.

      – Что? не в кабаке? – завопил Яков Савельевич, бледнея. – Как не в кабаке? Это, я вижу, вы вот перед ним хотите себя показать джентльменами (он кивнул на Коротаева), – так он, вероятно, слыхал про вас…

      – Pardon, – возразил Коротаев, – я ничего дурного не слыхал.

      Яков Савельевич развел руками.

      – Vous êtes un noble et généreux coeur![5] – сказал он насмешливо. – Но позвольте не поверить…

      – Яков Савельевич! – начал опять Капитон Николаевич.

      – Почему же? – перебил Коротаев.

      – А вот-с почему, – злорадно возразил Яков Савельевич. – Вам угодно выслушать меня?

      Яков Савельевич совсем обозлился и подошел вплотную к Коротаеву.

      – Пожалуйста! – сказал тот.

      – Позвольте вас спросить, – начал Яков Савельевич насмешливо-торжественным тоном, – неужели вы не замечаете среди этой честной компании вот этого бульдога (он показал на Ивана Ивановича), неужели в Ельце вы не слыхали ни разу от извозчиков, что вот, мол, нынче ночью в известном «институте» Иван Иванович с каким-нибудь шалопаем танцевали кадриль, затеяли драку пивными бутылками, перебили все окна и т. д.? Неужели, my dear sir[6], это не кабацкая личность? Нуте-с?

      Яков Савельевич совсем нагнулся к лицу Коротаева; глаза у него бегали, руки беспорядочно размахивались.

      Иван Иванович, Уля и Капитон Николаевич окружили Якова Савельевича.

      – Ну-ка, молодой человек! Нельзя ли вас попросить прогуляться? – сказал Иван Иванович, хватая разгорячившегося Якова Савельевича за руку.

      – Навынос его! – твердил Уля, захлебываясь от какого-то злобного восторга и в то же время замирая от страха получить в физиономию.

      – Яков Савельевич! – вежливо упрашивал Капитон Николаевич.

      – Господа, позвольте! – громко сказал Коротаев. – Это невозможная сцена!.. Успокойтесь, пожалуйста, – мягко сказал он Якову Савельевичу.

      Это успокоение странно подействовало на последнего; он посмотрел на всех и вдруг сказал совершенно спокойно:

      – Как вам нравится такая сцена? Но я спокоен-с…

      Он помолчал и прибавил:

      – Только я докончу! Я не буду ругаться. Многоуважаемый Капитон Николаевич! Нижайше прошу вас об одном: позвольте сказать маленькую речь. Может быть, она вам будет обидна, но… дослушайте… а тогда поступайте, как вам будет приятнее…

      – Он немного тронут, – шепнул Коротаев Капитону Николаевичу.

      Это всех успокоило. Капитон Николаевич улыбнулся и сказал:

      – Извольте-с!

      – Интересно послушать, – прибавил Уля.

      – Понимаю! – сказал Яков Савельевич. – Теперь вы уже приготовились как бы «комедь» смотреть. Хорошо-с…

5

У вас благородное и щедрое сердце! (фр.)

6

Мой дорогой господин (англ.).