У истока дней. Иван Бунин

вот в бытность мою на Кавказе, – начал вдруг Нил Лукьянович, – я в декабре еще цветочки рвал.

      Дьякон и тут нашелся.

      – Да, – сказал он, – в южных странах совсем не то.

      – В Севастополе, – подхватил весело Уля, – небось теперь еще пыль в городе.

      При воспоминании о Кавказе Нил Лукьянович, по обыкновению, захотел рассказать что-нибудь про графа Муравьева и только обдумывал, как бы получше свесть разговор на него, а потом уже перейти к анекдотам из жизни разных главнокомандующих – эти анекдоты он ужасно любил. Он столько знал их и читал, что почти разучился иначе начинать свою речь, как не «в бытность свою» и т. д.

      Дькон тоже горел нетерпением рассказать что-нибудь, но решительно не мог ничего придумать.

      – А вот со мной раз, – начал он нерешительно, – был случай такого рода…

      – Постой! – закричал Уля. – Ведь я стихи Яков Савелича привез.

      – Про что стихи? – в один голос спросили и дьякон и улан.

      – А вот слушайте. Слышали, что недавно у Николая Ивановича мужики ветчину украли? Ну, так стихи называются «Ветчинный допрос». Урядник «хорошо» допрашивал, – пояснил он.

      Все приготовились слушать, заранее улыбаясь. Уля вынул несколько исписанных листков из кармана и подал знак к молчанию.

      – «Ветчинный допрос», – начал он громко.

      Все опять улыбнулись.

      Власти все давно уж в сборе, —

      продолжал Уля, сдерживая улыбку,

      – Суд начнется, значит, вскоре;

      Сам урядник правил суд,

      Двое старост было тут,

      Понятых трех пригласили,

      А чтоб власти опросили

      По порядку и по чину

      И чтоб выяснить причину

      Злодеяний столь негодных,

      Двух синьоров благородных

      Пригласили на дознанье…

      Началося заседанье!

      – Скандировано прекрасно! – сказал дьякон.

      – Ну, слушайте, слушайте:

      Протянул урядник ноги,

      Ус рукою закрутил

      И к стоящим на пороге

      С речью грозной приступил:

      «Ведь вы знаете, канальство,

      Что я высшее начальство!..»

      При этих словах все покатились со смеху. Но вдруг на дворе загамели собаки и послышался звон колокольчиков. Все бросились к окну.

      – Алексей Михайлович… Коротаев… – забормотал Капитон Николаевич и опрометью бросился на крыльцо встречать настоящего помещика.

      Коротаев был действительно «настоящий» помещик, то есть постольку, поскольку очень многие из елецких немелкопоместных могут считаться людьми с состоянием. У него было около шестисот десятин, небольшой крахмальный завод, но была и кипа извещений от дворянского банка, в которых очень вежливо, но и очень внушительно напоминалось, что срок процентам тогда-то. Такие извещения всегда влекли за собой поездки к «скотине» Обухову, и поездки эти были «крайне неприятны»… Согласитесь, господа, что неприятно же человеку с гербом («турухтан на синем поле»), человеку, «к во-ро-там