Порождение сына. Данир Дая

Не оборачивались, не говорили, кажется, что даже не дышали. Изредка их покачивало от проносящихся машин.

      Макс смотрел на руль, а руки стискивали брюки. Ани-Мари, ладонью прикрывая глаза от солнца, глядела на брусчатку пешеходной дороги. Макс перекинул руки на руль и тянулся к зажиганию.

      Никак не осмеливался начать путь. Смотрел в зеркало заднего вида. Пристёгнутая ваза с человеком, что сплюнул его из утробы. Смотреть ему было тошно, предпринимать действия и того хуже.

      Инициатива волнует инициатора. Поэтому первым начинать разговор ему точно не хотелось.

      – Ты же ничего им не сделаешь? – с надеждой спросила Ани-Мари.

      – Так, если напрягусь, – обнадёживал Макс, – а напрягаться я не хочу.

      – Что же мы будем делать?

      Ани-Мари спрашивала скорее себя, но вслух. Макс предательски молчал. Боялся издать лишнего звука, чтобы не началась цепочка, из-за которой они, сквозь дыры в заборе, направляются под косу старухи.

      – Может, с Коэном поговорить? – накидывала варианты Ани-Мари.

      – Знаешь, бывали такие случаи, – начал довольно обыденно рассказывать Макс, – когда зоозащитники делали только хуже?

      Таким захватывающим началом Макс привлёк Ани-Мари. Она оторвалась от брусчатки на его лицо, которое осталось без гнева, способного разрушить миры.

      – Активисты зачастую вообще не пытаются разобраться в вопросе. Им просто жалко маленьких, беззащитных зверьков. Они проникают, не знаю, на фермы или в лаборатории, выпускают животных. На воле, не приспособленные к жизни, они не могут выжить.

      Макс, выдохнув, сунул руку в карман и вытащил пачку сигарет «Садимент».

      – Не кури, пожалуйста, в салоне, – вежливо просила Ани-Мари.

      Макс закусил фильтр сигареты и разлучил её с друзьями, продолжая:

      – Как и куда их пристраивать, они не знают. Узнавать об условиях жизни – вообще плевать на это. Однажды так украли одного пингвина, повезли в его, – специально акцентировать внимание на «его», Макс, – среду обитания, где он по итогу и умер. Потому что не адаптирован. Ещё и его пигвинята погибли. Три мёртвых африканских пингвина на грани вымирания. Представляешь?

      – К чему ты мне это рассказываешь?

      – Да так, просто.

      Макс оставил многозначительную паузу, дёрнул за ручку двери и вышел из авто, закурив уже на улице. Прислонившись к своему железному, самому дорогому на этом свете коню, он смолил ядовитую палочку.

      Пепел рассыпался от лёгкого дуновения ветра, проносил его дальше, сильнее и сильнее разъединяя прогоревший табак. Думалось о прошлом: доме, утонувшем в небытие, отце, ещё улыбающейся матери.

      Макс бранил Создателя с его множеством имён, что сам не способен, в отличие от многих, думать о прошлом как о трогательном, сладостном и упоительном. Всё, что он представлял, – тщетный, вязкий туман.

      Тревожно становилось, когда Макс припоминал сегодняшний сон. Сон, что повторялся ежедневно. Сон, что пародировал самого себя, с каждым разом уродовался, превращался в карикатуру.

      Продольный лес, пугающий