Сон № 9. Дэвид Митчелл

крадущуюся тень. Вдруг она бросается прямо на меня, и я чуть не роняю свой ужин на пол.

      – А-а-а-а!

      Мне под ноги прыгает черная кошка. Она зевает во всю свою клыкастую пасть. Кончик хвоста у нее белый. На шее – ошейник в шотландскую клетку.

      – Кошка, – бессмысленно бормочу я, пока пульс пытается вернуться к нормальному ритму.

      Должно быть, она спрыгнула на балкон с карниза и пролезла внутрь сквозь дыру в москитной сетке.

      – Ты же потерялась!

      Кошка не из тех, кого легко смутить. Я резко топаю ногой, как люди обычно делают, чтобы отпугнуть животных, но ее этим не проймешь. Кошка смотрит на суси и облизывается.

      – Послушай, – говорю я, – пойди и поищи домохозяйку, у которой в холодильнике полно остатков от ужина.

      Кошка невозмутимо молчит.

      – Одно блюдечко молока, – говорю я ей. – И ты уйдешь.

      Кошка опустошает его, едва я успеваю налить. Еще.

      – Это последнее, ладно?

      Пока кошка лакает молоко, на этот раз более сдержанно, я спрашиваю себя, с каких это пор я разговариваю с животными. Она смотрит, как я сдуваю пушинку с последнего кусочка суси. Так что в итоге мне достается пачка крекеров, а Кошка уминает свежую рыбу, осьминога и тресковую икру.

      Если выйти из вокзала Уэно в парк, пройти мимо концертного зала с музеями и обойти вокруг фонтана, то вы попадете в аллею, обсаженную высоким кустарником. Здесь, в палатках, сооруженных из кусков небесно-голубого полиэтилена и деревянных шестов, живут бездомные. В самых лучших есть даже двери. Я думаю, именно там живет Дама с фотографиями. Она появилась у стойки для приема заявлений во вторник, прямо перед обеденным перерывом. Это был самый жаркий день за всю неделю. Асфальт напоминал размякший шоколад. На ней был плотно повязанный головной платок, длинная юбка непонятной расцветки и потрепанные теннисные тапочки. Сорок, пятьдесят, шестьдесят лет – по обветренному лицу с глубоко въевшейся грязью невозможно было угадать ее возраст. Суга ухмыльнулся и, заявив, что у него перерыв, улизнул в туалет предаваться самобичеванию. Эта бездомная женщина напомнила мне фермерских жен с Якусимы, только она еще более заторможенная. Ее взгляд не может удержаться на одной точке. Голос у нее надтреснутый и шипящий.

      – Я их потеряла.

      – Что вы потеряли?

      Она переминается с ноги на ногу.

      – Вам их еще не приносили?

      Тянусь к стопке бланков заявлений о пропаже.

      – Так что вы потеряли?

      Она кидает на меня быстрый взгляд.

      – Фотографии.

      – Вы потеряли фотографии?

      Она достает из кармана луковицу и начинает счищать хрустящую коричневую шелуху. У нее почерневшие, покрытые струпьями пальцы.

      Повторяю попытку.

      – Вы потеряли фотографии в поезде или на вокзале?

      Она по-прежнему уклоняется от ответа.

      – Старые-то