Горький вкус карри под тенью Тадж-Махала: год как жизнь. Наташа Дол

Махатмы Ганди и поститься.

      Чтобы скрасить огорчение, решил показать нам свой факультет.

      – Правда сегодня классы закрыты и кафедры. Но так посмотрите.

      У самого подъезда столкунулись с его преподавателем русского, который при виде нас очень обрадовался.

      – Здравствуйте, – заговорил без акцента и запинки. – Я очень рад, что Ашутош – мой самый лучший и способный студент – нашел себе друзей из России. Я сам на днях вернулся с конференции из Москвы. А знаете, нашему университету не хватает книг на русском. Было бы здорово, если бы вы смогли как-то наладить связь с нами и высылать нам книги. Все затраты берет на себя вуз.

      Мы пообещали попытаться что-нибудь сделать, хоть и не представляли себе как и что.

      Попрощавшись, вошли в мрачное пустое здание с рефлеными окнами без стекол.

      – Зимой у вас, наверное, холодно учиться? – поинтересовался я.

      – Бывает, но мы привыкли. И одеваемся теплее.

      Полазили на веранде, поднялись на крышу. Вдохнули свободный воздух Дели. Охнули красоте. И вернулись вниз, где у самого входа обратили внимание на низкорослые широколистные пальмы.

      – Это банановые, – пояснил Ашутош, – но плоды уже студенты оборвали, еще зелеными. Вообще тут почва плохая и студенческие отряды сажают тут и заботятся о растениях особо. Иначе ничего не вырастет. Я тоже вхожу в студенческий совет. Наш профсоюз часто выступает с митингами. Проводим конференции…

      И так, слово за слово, он перешел к тому, что он коммунист. Восхищается бывшим СССР: «жаль только, вы не дождались, не дотерпели». И вся его жизнь – это борьба за чьи-то права. Он отказывался от пиццы, кока-колы, от всего буржуазно-разлагающего, а мы наивно полагали, что он следует здоровому образу жизни.

      И в таких разговорах дошли до автобусной остановки, где ознакомились еще с парочкой Ашутошевых друзей-однокурсников, таких же, как и он, зажатых, скромных активистов-коммунистов в дешевых штанах и с умными взглядами будущих профессоров лингвистики, как и сам Ашутош –двадцатишестилетний аспирант.

      Поехали дальше.

      Автобус быстро домчал нас до храма Лотоса. От остановки мы прошли вдоль ограждения. Людей вокруг было много. Я увидел торговца солнечными очками, что разложил свой товар на коробке у дороги. Очки были модные на вид и прямо-таки тянули к себе. Возможно, мне нужно было самоутвердиться, да и глаза слезились от солнца, поэтому я решил купить одни себе.

      – Сколько?

      – Десять рупий.

      Я удивился цене. Торговец – редкий из тысяч, кто не врал иностранцу.

      Когда я померял их, сестра пришла в восторг.

      – Да, они классно на тебе сидят. Бери.

      И я взял.

      Народу тьма. Толпы желающих попасть в храм вереницами текли в него. Ашутош купил воды, напоил нас. Мы в какие-то мешки запихали свою обувь и отдали на сохранение. И так и шли босиком по длинным жестким половикам. Я поразился и зауважал Ашутоша, когда он совершенно не по-индийски взял Наташин рюкзак и понес его сам. Она же просто таяла