Сшитое сердце. Кароль Мартинез

придавали пейзажу сходство с лунным.

      Фраските не удалось разыскать отцовскую лопату, и она терпеливо копала камнем. Вскоре она добралась до крышки шкатулки и смогла высвободить ее из холодной земляной оболочки.

      Мать широко улыбалась, она радовалась совсем по-детски, и ее окруженные морщинами глаза блестели, как два черных шарика.

      – Открывай, открывай же!

      Фраскита онемевшими пальцами приподняла крышку.

      Шкатулка была заполнена катушками с нитками всех оттенков, сотни булавок были воткнуты в одну из тех подушечек, какие портнихи носят на запястье вместо украшений. Еще там были ножницы с тонкой резьбой в красном бархатном футляре, закрепленном на крышке узкими кожаными ремешками, простенький наперсток и аккуратно размещенные на широкой синей ленте иглы разных размеров.

      – Всего лишь шкатулка для рукоделия, – прошептала мать. – Всего-навсего!

      – Да ты посмотри, какие цвета! Каким блеклым кажется наш мир рядом с этими нитками! Все у нас запыленное, а краски выцвели от солнца. Какое чудо! Эти катушки сияют даже в полутьме! Наверное, есть где-то страны с чистыми красками, пестрые страны, такие же веселые, как то, что лежит в этой шкатулке.

      – Я целыми днями рыла землю в поисках обычной шкатулки для рукоделия!

      Мать стянула с головы шерстяную косынку, спутанные серебряные волосы рассыпались по темной шали. И тогда она рассмеялась открытым, освобождающим смехом, она смеялась долго и сияла в ночи, будто еще одна луна. Она смеялась, и дочь вторила ее смеху, и обе катались по земле, не боясь испортить одежду.

      Наконец Франсиска поднялась и села рядом с оливой. Ее глаза утратили нездоровый блеск, зрачок уже не заполнял радужку, веки не трепетали, будто ноздри испуганного животного. Ее взгляд сделался спокойным, он больше не был замутнен вожделением. Фраскита узнала мягкий, приглушенный серый цвет материнских глаз и почувствовала, что та вновь стала свободной.

      – Уже поздно. Пойдем домой.

      Бабочка

      И тогда для моей матери настало время цветных ниток.

      Они ворвались в ее жизнь, и она увидела мир по-другому.

      До того в ее повседневной жизни только и было цветного, что олеандр, страстоцвет, мякоть смоквы, апельсины и лимоны, охристая земля оливковой рощи, небесная синева, сумерки, орарь священника, платье Мадонны, картинки с изображениями святых, пыльная зелень местных деревьев и несколько неуловимых бабочек – вот и все, она подсчитала. А в этой шкатулке было так много катушек, так много оттенков, что казалось – не может для каждого найтись название. Многие цвета были ей совсем незнакомы – вот как у этой нитки, до того блестящей, будто свили волокна света. Она дивилась, как неуловимо синий переходит в зеленый, оранжевый – в красный, а розовый – в фиолетовый.

      Синий-то, конечно, синий, но какой синий? Полуденная синева летнего неба, приглушенная синева того же неба несколько часов спустя, темная синева ночи, перед тем как она превратится в черноту, мягкая, выцветшая синева