Темные проемы. Тайные дела. Роберт Эйкман

не могут обслужить себя сами. Нет, все-таки Гюнтеру пора на покой!

      Фенвилл уселся напротив нее. Даже менее чем за двадцать четыре часа бессонницы он забыл великолепные подробности ее красоты. Их повторное открытие временно утолило напряженные нервы.

      – Неужели, по-вашему, старик так плох?

      – Да, он лентяй. – Дорабелла издала надтреснутый смешок, вновь напомнив о, похоже, единственном своем недостатке. – Раз я обручена, у моего будущего супруга должен быть преданный, трудолюбивый слуга.

      Феннвиллу очень хотелось заплакать. Борьба с желанием разрыдаться парализовала его язык и гортань.

      – Как видите, я решила пренебречь вашим советом, – добавила Дорабелла. Какое-то время она продолжала шить молча. Черная марля поднималась с ее колен за левое плечо и сбегала через спинку высокого стула, словно дымный призрак.

      – Значит, вашего поздравления я не дождусь? – спросила она наконец.

      – Думаю, я недостаточно хорошо вас знаю, – с горечью сказал Фенвилл.

      – Но мы ведь старые друзья?

      Он смолчал.

      – Только старый друг мог дать такой плохой совет. – При такой-то легкомысленности ее тона и впрямь легко было поверить, будто они знакомы целую вечность.

      – Я видел его однажды, – резко сказал Фенвилл. – Этого вашего избранника. Надеюсь, вы удивлены. Мне не понравилась его наружность. – Конечно, он вел себя как дурак. Само собой, Дорабелла не выглядела удивленной или даже задетой.

      – А мне он нравится больше всех на свете.

      – Он плохой человек, поверьте, – бросил Фенвилл, дивясь своей бездумной грубости.

      – А вы – хороший? – Она озадаченно посмотрела на него, как будто эта идея пришла ей в голову впервые.

      – Уж точно лучше, чем он.

      Она отвела взгляд и засмеялась своим резковатым смехом.

      – Вы, должно быть, слышали, что любовь не приходит по заслугам.

      Фенвилл, разумеется, слышал. И не очень-то верил в истинность этих слов.

      – А вот дружба, – добавила она, – да, дружбу вполне можно заслужить.

      – О дружбе между нами не может быть и речи. – Потеряв первый корабль, Фенвилл решил не щадить весь свой флот.

      – Ох, какой же вы, в сущности, еще мальчишка, Малкольм.

      Как раз-таки она была явно младше его, но он покраснел, будто признавая за ней долю превосходства. Собственно, он уже не первый раз краснел в ее присутствии. Отвлекшись от своего шитья, Дорабелла подошла к нему и села у его ног.

      – Малкольм, двери моего дома будут всегда открыты для вас, – произнесла она, беря его за руку.

      – Зачем мне приходить, если вы выйдете за кого-то другого?

      – Если вы меня действительно любите – а я знаю, это так, – вы не захотите отречься от меня из-за этого. Вы бы отреклись лишь в том случае, если бы любили больше себя, чем меня. – Это неожиданно острое замечание смутило Фенвиля и, хотя он и не был привычен к серьезным сердечным делам, могло посеять подлинное сомнение.

      – Я люблю тебя, Дорабелла. – Слова застряли в горле, лишили возможности