Нарисуй мне любовь. Евгения Георгиевна Перова

Как дядю Гену жалко… И Майка потихоньку заплакала. Миха закричал и с силой ударил кулаком по дивану:

      – Ерунда! Чушь собачья! Тромбы еще какие-то придумали! Он не мог умереть, не мог…

      За все дни, что прошли до похорон, Миха так и не уронил ни слезинки. Но когда родственники и соседи толпились у морга, Майя, взглянув на Миху, увидела, что он стоит в сторонке совсем один и дрожит. Майка побежала к нему и обняла, загородив собой от любопытных глаз. «Папа… Папа, как же так?» – прошептал Миха и заплакал, уткнувшись Майке в плечо. Она держала его, бормотала какие-то слова утешения и плакала сама. Потом слезы иссякли, но они так и продолжали стоять – обнявшись. Обоим казалось, что они оказались в некоем круге света, в теплом круге любви – всепроникающей и сильной. Сердца их бились в такт, а души словно соприкасались напрямую. Это странное состояние запомнилось им надолго, но потом все-таки забылось. Вернее, каждый хранил эти секунды неимоверной близости на самой дальней полочке своего сознания, зная: так было.

      Инна все это время держалась, но на поминках не выдержала и расплакалась: вместе с Геной ушла и часть ее души, часть ее жизни! После женитьбы на Вере Гена ни разу не заводил с Инной никаких разговоров о любви, но Инна всегда чувствовала идущее от него тепло: верный друг, почти брат, главный помощник и защитник. Сорвался он только раз, незадолго до смерти. Зашел вечером, чтобы поменять прокладку в кухонном кране. Инна была дома одна – Евгения Александровна еще не пришла с работы, а Майя ушла к Михе. Гена возился с краном, Инна сидела у стола, они разговаривали о каких-то хозяйственных мелочах, потом примолкли. И вдруг Гена, не поворачиваясь, спросил:

      – У тебя кто-то есть?

      – В каком смысле? – удивилась Инна.

      – В том самом. Я вас видел.

      – Не знаю, что ты видел, – ледяным тоном произнесла Инна. – Допустим, кто-то есть. Какое отношение это имеет к тебе?

      Гена повернулся к Инне, и ей сразу показалось, что воздух в маленькой кухоньке стал густым и вязким – трудно дышать.

      – Ген, не надо! – успела сказать Инна, прежде чем Генка шагнул к ней, поднял и прижал к холодильнику. Инна не успевала уворачиваться от его цепких рук и жадных губ.

      – Хоть раз! – хриплым шепотом бормотал он в горячке. – Хоть один чертов раз! За всю жизнь! Неужели ты не можешь…

      – Не могу и не хочу! – закричала Инна, с силой его оттолкнув. Но он схватил ее снова. Она перестала сопротивляться, опустила руки и спросила, глядя Генке прямо в глаза:

      – Хочешь меня изнасиловать? И как я к тебе буду относиться после этого?

      Генка отшатнулся и быстро вышел, пересчитав по дороге все углы, так его трясло. Инна подошла к окну, открыла форточку – из подъезда выскочил Гена и быстрым шагом ушел в темноту. А через три недели его не стало, и теперь Инну мучило воспоминание об их последнем с Генкой разговоре. Почему, почему именно так закончилась их почти тридцатилетняя дружба? Чем она виновата, что никогда