Смерти больше нет. В. Симоне

надежде на спасение. Ноги скользили по полу, а котенок, прижатый к ее телу, тяжелел с каждой секундой. У нее не было времени, нужно было действовать.

      В этот момент, когда она уже почти достигла окна, дверь распахнулась с грохотом, словно разбился громовой удар. И в комнату вошла не рука, а весь силуэт. Он был огромный, нечеловеческий, с невообразимыми формами, с длинными, лохматыми конечностями, с головами, которые казались слишком большими для его тела. Силуэт был не просто чудовищем, он был кошмаром, воплощением всех ее самых глубоких страхов. Из глубоких ран на теле струились темные, вязкие струйки, напоминая жидкую тьму, вытекающую из его огромного тела. Она пахла гниением, смертью, разложением. И от этого запаха у кошки в животе свернулся холод. Она зашипела и выгнулась дугой, готовая броситься в атаку, но в то же время ощущала паралич от ужаса. Ее тело отказывалось слушаться, еще недавно такое быстрое и ловкое, теперь казалось деревянным, неподвижным. Она не могла пошевелиться, не могла дышать. Взгляд был прикован к этому огромному, нечеловеческому силуэту, к темным струйкам, вытекающим из его ран, к запаху гниения, смерти, разложения. В этот момент кошка поняла, что нет спасения. Она не может победить. Кошка не может уберечь своих детенышей. Она обречена.

      Мать котенка ожидала атаки, поджидала боли, выжидала смерти. Но чудовище не устремилось к ней. Оно присело, его огромная фигура очертилась красным светом, проникающим в комнату, и стала еще более ужасной, еще более гротескной. Это был не человек, не животное, не монстр. Это было нечто невообразимое, нечто, что не может быть описано словами. Чудовище обратило свой немигающий взгляд на котенка, лежащего на полу. В его глазах не было злости, не было жажды крови. Было что-то более глубокое, более темное. Он протянул руку с бесцветным глазом, а затем шепнул голосом, который схож с тихим сверчением, со звуком, который проникал в самую глубину ее души: «я пришел за ним…»

      Кошка не могла понять, что имеет в виду это чудовище. Но она чувствовала, что это не просто угроза, это предупреждение. Это был приговор.

      В глазах отражался ужас, не от собственной смерти, а от смерти малыша. Она была готовая ее встретить, но не могла принять смерть своего потомка.

      Квартира как застывший призрак из прошлого, стояла посреди руин, напоминающая о былом величии, ныне разрушенном. Ее фасаду, словно изможденному воину, немилосердно досталось от времени. Изъеденные штукатуркой стены, как почерневшие от шрамов, носили следы разрушений. Пустые глазницы окон, обрамленные заржавевшими ставнями, уныло смотрели на мир, словно застывшие в вечном страхе. В них отражалось забвение, тишина, а иногда – и унылая безжизненность мира. Дверь, покрытая бугорками ржавчины, тяжело скрипела на петлях, будто стонала от боли, напоминая о своем стареющем возрасте. Внутри, в полумраке, витал запах сырости, смешанный с ароматом затхлости и забвения. Стены, покрытые трещинами, напоминали