Дни святых страстей. Марина Каверина

меня нет выбора.

      По глади зеркал мелькнул последний луч зари. Прокатился по гладкому льду, поскользнулся и пополз вверх, по потолку. Исчез, бухнулся в темноту.

      Так и она утонет во мне. Или наоборот

      Я медленно стала зажигать свечи. Просила помочь и каялась. Собирала в душе всё, что было. Молилась.

      – Как я в тебе, так ты во мне будь. Тень к тени, душа к душе.

      Мы протянули друг другу руки, и на мгновение меня опалил могильный озноб, когда её бледные пальцы коснулись моих. А потом она вошла сквозь меня, и всё тело окатил холодом другой мир.

      Великая среда

      Почему мне почти не больно?

      Я отобрала твою боль.

      Зачем? Тебе больно за двоих.

      Это не та боль, которой я боюсь.

      А какой боишься?

      Чувство возвращения в мир было похоже на тяжелый подъём по лестнице. Шаг – осознание границ тела. Я не весь мир, я точка. Кости, мышцы, кожа. Мой флакончик для души. Шаг – звуки. Собственного дыхания, скрипа потолка, шипения свечи. Шаг – чувства. Голова расколота болью, тело ломит, в висках возится что-то, внутри ощущение какого-то переизбытка. В руках пузырится воздух.

      Шаг – воспоминание. Я открыла глаза.

      Подумала, что потолок давно не белила. А если белить потолки, то и полы надо перекрашивать. Это ещё мебель выносить, вечно держать окна открытыми, чтобы побелкой и запахом краски не задохнуться. Может, тогда отделаться веником – вскарабкаться на стол, да и пройтись им по углам?

      Интересные у тебя мысли.

      Я дернулась. Её голос теперь звучал внутри, словно я мычала мотив песни, только не я и не мычала. Получилось?

      Да, как видишь. Вернее, не видишь, меня же больше нет в комнате.

      Оглядевшись, я обнаружила, что лежу на полу. Под рукой – упавшая и погасшая свеча. Дома было пусто без её присутствия, но теперь я сама была домом – и внутри было переполнено.

      Ты скоро привыкнешь к этому чувству. Я не буду занимать больше положенного угла.

      Я кое-как села – мир завихрился – и подобрала ноги к груди. Что-то вспыхивало в моей голове обрывками чужой жизни. Наверное, она держала их, силилась не обрушить всю лавину на меня.

      Да, я пытаюсь. Извини, если что-то увидишь.

      Уроки музыки и танцев, милая добрая бонна – немка. Очень много немецкого. Первый бал. Кружева, ленты, платья, духи… Я дёрнула лиф платья. Стало тяжело дышать.

      Прости, я пытаюсь!

      – Хорошо. Хорошо.

      Нащупав пол, медленно встала.

      – Я думаю, мне ещё повезло с тобой. Не все так берегут носителей.

      Нам правда повезло.

      – Что-то тон у тебя какой-то… не то пришибленный, не то загадочный. Ты как?

      Надо прийти в себя. Как и тебе.

      – О да. Надо бы. Завтра – вернее, уже сегодня, – едем к Розовскому. У тебя есть представление, что нас ждёт?

      Аутодафе.

      – Мрачновато как-то, – я закряхтела, пытаясь дотянуться до графина воды.

      В таком принудительном тоне не приглашают вести спиритические сеансы.

      – Мы, что, ролями поменялись? Это же я тебе разъясняла!

      Вода