Дни святых страстей. Марина Каверина

сильный знак, могущественный, его просто так не рисуют. Вы читали сочинение господина Гёте?

      – Имеете в виду «Фауста»? – тут же отозвался он. – Там, ежели не ошибаюсь, Мефистофель явился именно благодаря пентаграмме.

      – Криво начерченной, да.

      Свет чистого понедельника – небывало ясный, белый, яркий – запрыгнул в окна и юркнул в зеркала, и комната тут же вспыхнула и побледнела. На полке рядом с одним из зеркал стояла лампадка, и я мельком глянула на неё: огонёк горел ровно, точно оловянный солдатик. Поднявшись, я зарылась в полку с книгами: там, скрываясь за спинами французских философов и плечами Толстого с Достоевским, ждали своего часа книги о ересях и религиях.

      – Этот знак придумали для защиты. Он уберегал от краж и зла, отводил порчу. – Достав нужную книгу, быстро пролистала – память живо подсказала место – и раскрыла. Принесла Чадову: на развороте несколько пентаграмм и стала указывать пальцем. – А потом люди извратили его, перевернули в самом буквальном смысле. Воображение дорисовало этой перевёрнутой звезде рога, а страх заставил креститься при виде пентаклей.

      С раскрытого талмуда на нас взглянула козлиная морда, вписанная в звезду. Чадов больше ничего не спрашивал – ему и не было ничего от меня нужно. Я улыбнулась. Что-то дёрнуло спросить:

      – Гадать вам не надо, грядущее вас явно не интересует. Хотите, карту вам вытащу?

      Он поморщился.

      – Я не за магией к вам пришёл. Вы знаете Розовского?

      – Лично, слава Богу, нет. Он коллекционирует таких, как я. Собрал себе армию медиумов и астрологов да радуется.

      Он дёрнул уголком губы на моем «слава Богу». Я мысленно улыбнулась, представив себе его лицо, если бы он узнал, что я и в церковь хожу часто. Когда дверь за ним закрылась, я опрокинула его чашку на блюдце и заглянула в кофейную гущу. Та сложилась в упавшую ничком свадебную фату. Интересно.

      Тишина стояла такая, что хотелось пощелкать пальцами – не оглохла ли? Я юркнула за ширму.

      – Чего молчим?

      Она сидела в изголовье, подтянув ноги к груди, и смотрела в пространство. Никогда такой не видела её. Я потянулась было поправить сбившийся край платья, но тут же опомнилась. Она сама, слабо очнувшись, отдёрнула подол.

      – Что с тобой?

      – Ничего. – Качнула головой, повторила, как правду: – Ничего.

      – Что, и посетителя обсудить не хочешь? Такой красивый.

      Она страшно посмотрела на меня и повторила:

      – Красивый.

      Я знала, что она видела больше меня, поэтому спросила:

      – Что, он что-то плохое прячет? Я ничего такого не почувствовала, только снегом веет…

      Она выпрямила ноги, а потом и вовсе встала.

      – Ничего плохого. Только слишком много боли. Я… можно мне просто побыть?

      Я кивнула и вышла за ширму. «Просто побыть» – значит, испариться на время. Исчезнуть. Раствориться в воздухе. В зеркале мелькнула пустая, идеально заправленная кровать без единой складки на покрывале.

      Ещё раз глянув на силуэт свадебной фаты, я унесла чашки на кухню. Что-то здесь было не так.

      Великий вторник

      – Нет,