Приключения обезьяны (сборник). Михаил Зощенко

и не касаясь политики… с детских лет по переживаниям.

      Плохо. Очень просто, что расстреляют. Мамаша покойная плакала: кончи, говорит, Васенька, гимназию – по юридической пойдешь… Так нет – в актеры. А очень великолепно по юридической. Дескать, господа народные заседатели, пожалуйста».

      Решил актер, что расстреляют его непременно. И с тем заснул.

      А ночью пришли к нему люди в красных штанах. Надели на голову дурацкий колпак и за ногу потащили по лестнице.

      Актер кричал диким голосом:

      – За что же за ногу? Господа народные заседатели, за что же за ногу?!

      А утром проснулся актер и похолодел.

      «Сегодня конец… А может, и не жалко жизни? А ведь и не жалко жизни. Да только Машенька придет. Машенька плакать будет. А он у стенки встанет. В подвале. Не завязывайте, скажет, глаза, не надо. Все. С детских лет, господа народные судьи…»

      В серо-заляпанное окно бил дождь. И капли дождя сбегали по стеклу и мучили актера.

      Старуха тихо сидела на койке и бездумно смотрела в окно.

      А черный человек ходил меж койками и все свое, все свое:

      – И ведь, господа, не для цели торговли, для цели матери.

      б. Конец старухи

      Через три дня их выпустили. Да, открыли камеру и выпустили.

      – Идите, сказали, куда пожелаете.

      И вышли они на улицу.

      Тихонько, мышью вернулась старуха домой и заперлась в комнате. А томно-похудевший актер ходил до вечера по знакомым и говорил трагически:

      – Поставили меня, а я такое: не завязывайте, говорю, глаза, не надо. Курки щелкнули гулко. Только вдруг вбегает черный такой человек. Этого, говорит, помиловать, остальных казнить. И руку мне пожал. Извините, говорит, что так вышло.

      А вечером к актеру Машенька пришла. Актер плакал и целовал Машенькины пальцы.

      – Оборвалось, говорил, Машенька, что-то в душе. Надломилось. Не тот я теперь человек. Не нужно мне ни славы, ни любви. Познал жизнь воистину. Раньше многое терпел в достижении высокой цели. Славы жаждал. А теперь, Машенька, уйду со сцены – ни любви, ни славы не нужно. Раньше терпел от Зарницына. Прохвост Зарницын, Машенька. Думает – режиссер, так и все позволено. Гм, руки, говорит, зачем плетью держите? Эх, Машенька, усилить нужно, трагизм положения усилить нужно! Положи руки в карман – шутовство и комедия. Не понимают. Терпел, а сейчас не могу. Пропал я, Машенька! Жизнь познал и смерти коснулся. И умри я, Машенька, ничто не изменится.

      Ночью, когда актер целовал Машеньку и говорил, что еще прекрасна жизнь и еще радость и слава впереди, ночью за стеной тихо померла старуха.

      И никто не удивился и не пожалел – напротив, улыбнулись: одной, дескать, старушкой меньше. А похоронили старуху не на Смоленском, где было местечко заказано, а почему-то на Митрофаньевском.

      Рассказ про попа

      Утро ясное. Озеро. Поверхность этакая, скажем, без рябинки. Поплавок. Удочка.

      Ах, ей-богу, нет ничего на свете слаще, как такое препровождение времени!

      Иные, впрочем, предпочитают рыбу неводом ловить,