Фортуна Элла Хейса. Владимир Колабухин

веки и грушевидный нос с синими прожилками наводят на мысль, что их хозяин частенько прикладывается к рюмке.

      Егоров вздыхает, услышав мои вопросы, и низким хрипловатым голосом начинает рассказывать:

      – У меня, понимаешь ли, доски в сарае оторвались. Ну, вот и пошёл я вечером-то. Часов около восьми. Дай, думаю, взгляну: подлатать стенку, или новые доски приспособить. Обошёл сарай-то, а там, понимаешь ли, – машина. И никого в ней нет. Ну, постоял, постоял… Подождал. Опять – никого. А к стенке-то из-за машины и не подойти. Плюнул и ушёл в дом.

      – Это когда было – вчера?

      – Нет. Как раз накануне. Вчера-то я снова за сарай глянул. Опять стоит! Весь день простояла. А тут слышу от соседей, что милиция какую-то машину ищет. «Не она ли? – подумал. – Чего ей здесь стоять-то. Непорядок это». Но решил подождать чуток – вдруг, понимаешь ли, хозяева объявятся. Ну, а сегодня – всё! Пошёл к участковому. Взгляни, мол, не ту ли машину ищете. Который день без дела стоит!.. Вот так-то всё и вышло, мил человек.

      В палисаднике цветут вишни, осыпают нас нежными лепестками. Земля от них – белым – бела!..

      – А вы с соседями о машине разговаривали? Из них, случайно, никто не видел водителя?

      – Да кому до неё дело-то было. И что в ней для нас такого, чтобы приглядываться? Никто ничего не видел.

      Егоров встаёт и уходит в дом. Через минуту возвращается. В одной руке – высокий глиняный кувшин, в другой – широкая глиняная кружка.

      – Может, выпьешь со мной, капитан? У меня такая медовуха осталась! – добродушно говорит он.

      – Нет, Степан Кондратьевич. Спасибо. Да и вам не советую прикладываться. Хозяйка, наверное, не рада будет.

      Лицо Егорова мрачнеет. Он глухо кашляет, ставит кувшин и кружку на стол, садится и стискивает лохматую голову руками.

      – Нет у меня хозяйки… Бобыль я, понимаешь ли. И рад бы, чтоб поругал кто, да некому. Такая тоска, понимаешь ли. Умаялся один-то, спасу нет.

      Он поднимает на меня потемневшие глаза.

      – А ты – женат ли?

      Отрицательно качаю головой.

      Он умолкает, задумчиво почёсывая затылок узловатыми пальцами, а через минуту опять спрашивает:

      – Что так? Аль, разборчив очень?

      Над головой гудят то ли шмели, то ли пчёлы. Одуряюще пахнет жасмином… Весна в самом разгаре!

      – Эх, капитан, – словно издалека, снова доносится хриплый голос Егорова. – Нельзя нам одним-то. Нельзя. Для чего тогда и жить-то, а? Ты, понимаешь ли, не мудри, если что. Я вот немало почудил, теперь – один маюсь. Неужто, у тебя так никого и нет на примете?

      И сразу вспоминается Лена, наш вчерашний вечер. Как хорошо он начинался!..

      Прощаюсь с Егоровым и иду к сараю. Там Губин продолжает колдовать над машиной. Обрабатывает химическим составом приборный щиток, рулевое колесо, дверные ручки… Никаких следов!

      – Наверное, действовали в перчатках, – говорит он и устало опускается