Комната с загадкой. Валерий Шарапов

вновь проснулся от шума в соседской комнате. Только теперь это был иного рода гвалт: что-то двигали, роняли, шуршали и даже приглушенно скандалили.

      «Нет, ну они там серьезно?!» Вот что за засада! Если б надо было вскакивать на работу в шесть утра, то даже если бы вокруг койки кто плясал, стуча в кастрюлю да в кованых сапогах, – не проснулся бы, разве прикрыл бы голову подушкой. А теперь, когда законный больничный и можно дрыхнуть хоть до вечера, – соседка такую свинью подложила! Спугнула сладкий дневной сон.

      – Зараза криворукая, – бурчал Пожарский, тыча кулачищем ни в чем не повинную подушку. Была еще надежда снова задать храповицкого, только ж лег!

      Но тут в голову забрела бодрая, бдительная мысль: тетя Таня же в больнице!

      «Может, вернулась раньше? Да нет, быть не может, меня столько не выпускали, а ее с давлением тем более. Кому бы там быть в… а между прочим, сколько натикало? Мать честная, уж три часа».

      Колька потащился смотреть, что там на этот раз. Теперь дверь в комнату Брусникиной была полуоткрыта, но он все равно стукнул пару раз. Появилась из комнаты неведомая девчонка лет двенадцати. Вышла в коридор, дверь за собой закрыла и смотрит. Смешная! Тощая, как курья нога, вся затянутая в черное, – это по такому-то паруну да жарыни.

      Смотрит исподлобья, мордашка белая, точно солнца вообще не видела, брови темные, вздернутые, ресницы длинные, пушистые, глаза серые. На стриженой голове платок. Больно мелкая, ростом чуть больше собаки, и смотрит снизу вверх, точь-в-точь как осторожная дворняжка на улице. И так же ногами перебирает, переступая крошечными ножками.

      Колька, разумеется, не разоржался, что было бы некрасиво, только спросил:

      – Ты еще кто?

      – Кто. Зоя. Желаю здравствовать.

      – И тебе не болеть. Ты кто такая, откуда тут взялась?

      – Взялась? Зоя я.

      – Понял, что Зоя. Что делаешь в чужой комнате?

      – Комнате… не чужая ничего. Зоя я. Брусникина.

      – А, так это ты там вещи роняешь?

      – Роняю. Я полы мою, убираюсь… – она вдруг как будто что-то сообразила, – а тут пришли дымоход проверять.

      «Что ж она, как эхо, и точно по голове стукнутая?» – подумал Колька и вдруг до него дошло:

      – Погоди, как это – Зоя?! С чего вдруг Брусникина? Серьезно ты, что ли?

      Та надулась, начиная сердиться на тугодумие Кольки, но, не забыв поддакнуть, подтвердила, что да, она Зоя и Брусникина.

      – Быть не может. Вот это кино. А ну покажись, покажись, – Колька, ухватив за плечи, повертел соседку туда-сюда, разглядывая, – стало быть, ты не того…

      И, конечно, прикусил язык.

      – Зойка, значит. Жива. Это хорошо! Меня-то помнишь?

      – Помнишь? Нет.

      Вновь осекся: чего лезешь к девчонке? Кто ее знает? Может, и в самом деле контуженная или иным образом пострадавшая. Вон какая странненькая. Представившись, Колька спросил:

      – Мама где?

      – Где, в больнице. Я приехала, мама обрадовалась и плакала так, что у