Комната с загадкой. Валерий Шарапов

тискать особенно упорно, точно убеждаясь, что он тут, никуда не делся.

      «Зоя ее звали», – вдруг вспомнил Колька.

      Фото отца было новым, ярким, а портрет девочки – напротив, видавший виды, потертый, потрескавшийся. Понятно, что поболталась карточка в тех поисках по карманам, по рукам, а теперь бережно хранится, как единственная память о дочери.

      Стало неловко – пялишься, точно на чужую могилу. К тому же Колька спохватился. Ввалился медведем на чужую жилплощадь, вещи хапает. Вот если нагрянет сейчас тетя Таня, скажем, пообедать, – что подумает? Он закрыл «портсигар», положил на место и поспешил убраться, заперев дверь и положив ключ под половичок.

      Снова улегся хворать.

* * *

      Сапожник Рома Сахаров по кличке Цукер повел ухом, искоса зыркнул вверх – и, убедившись, что ничья морда из окна более не торчит, спустился в свой подвал. Там у верстака, чинно сложив руки на коленках, сидел худой парнишка: штаны на сто размеров больше, в пиджак двое влезут, шея тощая, длинная, торчит палкой из ворота, огромная кепка надвинута на глаза.

      – Чисто, – сообщил ему Рома.

      – Благодарствуйте, – пробасил тот.

      – Шамать хочешь?

      – Что?

      – Есть, говорю.

      – Нет. Водички бы.

      – Так что сидишь, как кутафья в тесном месте? Графин перед тобой.

      Пацан потянулся за посудой, вытащил пробку – лафит, Цукер вдруг перехватил его ладошку.

      – Но! – мальчишка одернул руку.

      – Не разбей, хрустальный, – предостерег Сахаров, вынимая у него из пальцев пробку, – да ты пей, пей, только картуз сними.

      Гость повиновался, снял со стриженой темной головы свою огромную кепку. Цукер, подняв брови, хмыкнул и отвернулся. Пока пацан пил, хозяин сбегал наверх, высунув нос, убедился, что во дворе никого, и щелкнул пальцами:

      – Сюда мухой.

      Пацаненок повиновался. Выставляя его за дверь, Рома сунул в руки газетный сверток.

      – Это чего?

      – Хлам, ботинки старые, – объяснил сапожник, – пронесешь, потом выкинешь. Спросят, где был, так и скажешь – в починку баретки носил, понял?

      – Ясное дело.

      – И помни – воровать грешно, особенно средь бела дня. Не советую другим разом хромать на такое, не выяснив обстановки. Делай ноги и поминай папу Рому.

      Пацан кивнул и вразвалочку пошел прочь. Отойдя довольно далеко, со злобой зашвырнул сверток в кусты, сплюнул. Черт, коту под хвост все дело, которое представлялось простеньким. Придется идти по длинному, извилистому и, главное, долгому пути.

      Глава 2

      То ли черника это была, то ли черемуха, а все-таки рвать и метать перестало. Правда, к вечеру стало совсем худо: знобило, в голове мутилось, перед глазами пелена и все двоилось. Колька, сипя, глянул на себя в зеркало и чуть заикой не стал: иссиня-бледный, одно веко не поднимается и даже будто бы глаза в кучу.

      Когда Анчутка с Пельменем после работы зашли его проведать, то тотчас потащили в больничку. Там дежурная