Комната с загадкой. Валерий Шарапов

но кто-то там шляется.

      «Воры, – решил Колька, – надо пойти глянуть».

      Поднявшись, он выбрался в коридор, ступая неслышно и дыша через раз. Подкравшись к двери соседки, потянул на себя ручку – не поддалась, заперта. Приподнял коврик – ключ на месте. И все-таки слышно, как раз из щели под дверью, что кто-то там еле слышно, легкими ногами, бродит. Николай поднял ключ, вставил в замок, повернул – и моментально за дверью послышался шум, стук, стекло звякнуло.

      И Колька, заскочив в комнату, никого не увидел. Кинулся к окну, глянул во двор – пусто, в форточку высунувшись, глянул вверх – и там ничего, кроме верхних этажей. Никто не улепетывал ни по улице, ни по крыше подвала, что прямо под окнами. Так —лишь папиросные окурки, засохшие плевки, и вот, вылезает из подземелья, сияя голым черепом, сапожник Ромка Сахаров. Он потянулся, помахал руками на манер зарядки, закурил и поднял смазливую морду, по-котовьи жмурясь на солнце.

      Колька мигом прянул от окна – не хватало еще, чтобы этот типчик его в чужой квартире увидел. Лучше осмотреться в комнате. И, занявшись этим, Колька засомневался – было ли что, то, что он слышал, или это от слабости в ушах звенело.

      Вся сиротская обстановка на месте: кровать с панцирной сеткой, софа, шифоньер, этажерка. Он был тут дня два назад, когда тетя Таня попросила посмотреть – розетка греться стала. Кругом порядок, ничего не тронуто. Табуретка упала, от этого и весь шум. Может, от того, что по улице тяжело груженный самосвал проехал, когда такое случается, весь дом трясет.

      Николай поднял мебель, приметив на сиденье чуть заметный меловой отпечаток ноги крошечной такой подошвы. Огляделся – у входа в комнату, на коврике, красовались домашние баретки хозяйки, крохотные, вполовину его собственной ноги.

      «Наверно, камин свой драгоценный мазала», – это была страшная тайна, о любви соседки к этому никчемному, хотя и красивому сооружению. Он был сложен еще при постройке дома, и дымоход давно был заделан. Зато нетронутыми остались меловые бока и несколько рядов удивительных изразцов: на белых плитках лазурью наведены картинки и надписи с ятями. То рука, вылезающая из тучи, держит весы, на которые из мешка сыплются какие-то штуки, то грустная змея свешивается с засохшего дерева, а на хвосте – бирка, как от лекарства «С тобою засыхаю». Красивые картинки, Колька с детства любил их рассматривать.

      И тетя Таня дорожила своим единственным богатством, аккуратно белила, где можно было, минимум дважды в год, – под Новый год и на Пасху. Видимо, недавно и закончила, поскольку и на табуретке, и на полу свежая меловая пыль.

      Колька вернулся к окну, осмотрел раму – ничего не сломано, не вскрыто, а что форточка открыта, так по теплому времени во всем доме их никто не закрывает, разве на ночь, когда становится свежо. Занавески на окне обычные, герань в горшке цветет. Стол тут же, рядом, на нем чернильница с пером, блокнот. Серо-черная настольная лампа, треснутая, перехваченная хомутиком, на абажур наброшена вышитая салфетка.

      И еще на столе у некурящей Брусникиной лежал портсигар. Колька раньше его