Возлюби ближнего своего. Эрих Мария Ремарк

свое удостоверение. Вдруг он решительно подошел к полицейскому.

      – Который час, господин постовой? – спросил он.

      У него были свои часы. Но как же отказаться от такого редкостного переживания: стоять перед полицейским и не бояться его.

      – Пять, – буркнул полицейский.

      – Благодарю вас.

      Керн медленно спустился по ступенькам. Хотелось рвануться с места и без оглядки помчаться вперед. Только теперь он поверил, что все действительно правда.

      Большой зал ожидания Комитета помощи беженцам был переполнен. И все же каким-то странным образом он казался пустым. Словно тени, люди сидели или стояли в полумраке. Почти никто не разговаривал. Каждый из них уже сотни раз высказал и обсудил все, что его касалось. Теперь им оставалось только одно – ждать. Ожидание было последним барьером перед отчаянием.

      Более половины присутствующих были евреи. Рядом с Керном сидел бледный мужчина с грушевидным черепом. На коленях он держал футляр для скрипки. Напротив примостился старик со шрамом на выпуклом лбу. Он беспокойно смыкал и размыкал ладони. Около него, тесно прижавшись друг к другу, сидели молодой блондин и смуглая девушка. Они крепко держались за руки, словно боясь, что и здесь их могут разлучить, если они зазеваются хоть на минуту. Они глядели куда-то в пространство, в прошлое, и глаза их были пустыми и лишенными всякого выражения. За ними сидела толстая женщина. Она беззвучно плакала. Слезы стекали по щекам и подбородку на платье. Она не замечала их, не пыталась их остановить. Руки вяло лежали на коленях.

      Тут же, среди всей этой молчаливой покорности и печали непринужденно играл ребенок, девочка лет шести. Она бегала по залу, живая и нетерпеливая, с блестящими глазенками и черными кудрями.

      Девочка остановилась перед мужчиной с грушевидной головой. Некоторое время она разглядывала его; потом указала на футляр, лежавший у него на коленях.

      – У тебя там скрипка? – спросила она звонким, вызывающим голоском.

      Мужчина ответил не сразу, словно не понял вопроса. Затем утвердительно кивнул.

      – Покажи мне ее, – попросила девочка.

      – Зачем тебе?

      – Хочу посмотреть.

      С минуту скрипач колебался. Потом открыл футляр и извлек из него инструмент, обернутый в фиолетовый шелк, бережно развернул ткань.

      Девочка долго смотрела на скрипку. Затем осторожно подняла руку и дотронулась до струн.

      – Почему ты не играешь? – спросила она.

      Скрипач не ответил ей.

      – Сыграй что-нибудь, – повторила девочка.

      – Мириам! – послышался тихий, сдавленный голос женщины, сидевшей в другом конце зала и державшей на коленях младенца. – Мириам! Пойди сюда.

      Девочка не слушала ее. Она продолжала смотреть на скрипача.

      – Разве ты не умеешь играть?

      – Умею…

      – Тогда почему же ты не играешь?

      Скрипач растерянно оглянулся. Большой натруженной рукой он держал гриф. Несколько человек, сидевших поблизости, внимательно наблюдали за