Не ведомы пути богов. Таня Листова

спор, – подлечишься, и домой. Будешь жить.

         Уалл не ответил. Что-то нехорошее зависло в воздухе…

      – Уалл?

      – Я не могу вернуться, – вдруг удивил старый друг и через короткую паузу выдал еще невероятнее. – Выручишь меня?

         Енька сел на постели, обхватив колени руками. Никто никогда не слышал, чтобы ассаец кого-то о чём-то просил.

      – Замарался, – глухо пояснил горец, – мой хозяин убит. А я жив…

      – Чушь! – не поверил бывший мальчишка. – Был без памяти, валялся трупом, умирал…

      – Но не умер же? – флегматично возразил тот и пожал плечами. – Закон один для всех.

         Чему учит жизнь? Каким рассветом встретит завтрашний день? Крисом чести в горло?

         Кому нужна эта честь?

         В памяти всплыл Грохам де Зитт, начальник артвутской стражи. Ему приказали казнить жен мятежников Белой лилии. Восстание полыхало лет тридцать назад и прокатилось от Шиира до самих айхонских земель. Тут и задавили. Жестоко. Очевидцы рассказывали: неделю качались трупы на виселицах, вдоль всего северного тракта. Ходили слухи: бунтовали столичные господа, с новыми взглядами на мироустройство. Хотели, чтобы в Семимирье не было рабов…

         В тюрьму городской управы пригнали их семьи. Пятьдесят женщин и детей. Избитых, измотанных, в разодранных платьях, с распущенными волосами. Но мятежники все равно не сдались…

         Он выполнил приказ, старый капитан. А затем поднялся к себе в кабинет. Там и обнаружили утром, когда выломали дверь, – в луже крови, с крисом чести в руке.

         Какой мерой измерить честь? Для многих это пустое слово…

      – Возьми меня к себе, – просто сказал Уалл.

         Енька не сразу понял. А когда дошло – оторопел.

      – Только у тебя это право, – пояснил горец, кивнув на клинок на кровати, – ты его преемник, понимаешь?

      – Преемник?! – вновь ударило в голову. – Серьезно? Раздеться, показать?!

         Уалл устало откинулся затылком на стену:

      – Бабы… – обреченно пожаловался потолку. – Когда у них закончатся эти хлюпы и слезы?

         Енька тяжело дышал, в комнате зависла пауза. За дверью прогромыхали чьи-то шаги, донеслись голоса.

      – Ты не понимаешь, – все-таки взял себя в руки и попробовал объяснить, – я что, господин?! Я понятия не имею, что я такое… теперь. Ни имени, ни дома, ни денег! Как жить? Куда податься?

      – Да плевать, – невозмутимо отбрил аргументы горец, – в Аллай, Городею, к черту на кулички… Не слышал про слуг?

      – У меня нет денег! – прорычал Енька. – Ни медяка! Думаешь, я в состоянии…

      – Какие деньги? – начал раздражаться ассаец. – Оплатили сполна, еще пятнадцать лет назад!

         Енька смотрел и дышал. И никак не мог понять.

         Серьезно? Уалл хочет с ним?! Уалл?!

         Он все еще был уличным мальчишкой. Голодранцем. Слугой. Выдернули за шиворот из привычного мира…

         Аллан де Броз был дорном. От рождения. Мерим тоже. А он?

         Жизнь всегда проходила так далеко от этой