Путешествие на высоту 270. Ахмад Дехкан

чай, я слышу из своей комнаты, как он прихлебывает. Сажусь в постели, обхватив колени руками. Отец входит в комнату. Ведет рукой по стене и щелкает выключателем. Я встаю.

      – Салам!

      – Сегодня уезжаешь, нет?

      – Да, папа.

      Пальто отца застегнуто доверху, и шея замотана черно-белым шарфом. Он сутулится, словно шея и голова тянут его вперед. Обнимает меня, и его колючая грубая борода тычется мне в лицо.

      – Не забывай писать, мама твоя больная. По телефону звони, не трави ей душу. Друзья в увольнение поедут – с ними писульку передай.

      Его голос дрожит. И сам он дрожит, несмотря на то, что одет для улицы. Он хватает мою руку и что-то сует в нее. Я хочу оттолкнуть его руку, но он говорит:

      – Тебе понадобится, там нужно будет что-то купить.

      И он, поцеловав, оставляет меня, гасит свет в комнате. Уходит, но, пока не наденет ботинки, дверь не закроет… Так бывает каждый день, и холод вливается в комнату. Я дрожу. Наконец дверь закрывается, и я смотрю на него через окно. Посреди двора он сильно сморкается и, как бы неуверенно покачнувшись, тянется к стволу голого дерева, вытирает руку о ствол. Но не останавливается, уходит. И даже когда он на улице, я еще слышу звук его шаркающих шагов.

* * *

      Получив направление на фронт, я успокаиваюсь. Решаю идти домой пешком. Мне кажется, воздух сегодня пахнет уже иначе. Дует прохладный ветерок. А мороза прошедших дней нет и в помине. Небо – голубое, прозрачное, чистое. Я уже словно бы и не в городе, а на войне. С этого фронта ушел на тот фронт. Мечты мои летят высоко…

      – Э, осел, ты о чем задумался?

      Я прихожу в себя. Я на проезжей части, и позади меня машина остановилась и сигналит, не переставая. Водитель высунулся из окна и с яростью глядит мне в глаза.

      – Что он застыл, как труп, оттащи его!

      Кто-то берет меня за руку и тащит с дороги.

      Водитель яростно газует и уносится прочь. Я медленно иду дальше по краю дороги. По канаве вдоль улицы течет грязная вода, и канава до половины забита грязью.

      – Эй, ты где витаешь?

      Я останавливаюсь и чувствую, что готов взорваться. Я его сейчас своими руками задушу – кто бы он ни был. Оборачиваясь, говорю:

      – Паренек, мать твою, ты…

      Это Али – он хохочет. Я бросаюсь к нему – кулаком собираюсь ему дать по физиономии.

      – О Аллах, теперь, значит, я у тебя «пареньком» стал?

      Я обнимаю Али и рассказываю о том, что было только что.

      – Пойдем-ка выпьем прохладительного, – говорит он.

      – В такой холод?

      Вместо ответа он хватает меня за руку и тащит к тележке, с которой продают дымящуюся вареную свеклу.

* * *

      Звоню в звонок. Мать открывает дверь, Ройя здесь же, держится за ее чадру. Али внутрь не входит, говорит:

      – Мне нужно идти, моя старушка уже извелась, что я опаздываю. Будь готов, в четыре часа я за тобой зайду.

      Ройя кивает ему и, кокетливо произнося слова, спрашивает:

      – В четыре часа куда моего братика заберешь?

      Али отвечает, подражая ее выговору:

      – Заберу его на фронт, ненаглядного твоего! Я уже сто таких,