Вдоль по лезвию слов (сборник). Тим Скоренко

дотрагивается до ржавой сетки, которая не позволяет добраться до места, где лестница смыкается с бетонной плитой.

      – Даник, щёлкни тут.

      Раздаётся шум поезда. Они редко сейчас ходят. Раз в пять минут где-то. Вечер всё-таки, почти двенадцать.

      Мы прячемся за ближайшими колоннами, Ёрл плашмя падает на лестницу. Поезд проносится, сверкая окнами. Даник появляется из-за колонны и ловит в прицел объектива Майю. Она отворачивается и прячет лицо.

      – Не надо, – говорит она.

      – Она не любит фотографироваться, – поддакиваю я.

      Мне всегда хотелось сфотографировать её обнажённой, но это тайная фантазия. Впрочем, по-моему, не только моя, судя по взгляду Даника. Но Майя боится фотографироваться. Будто фотография забирает часть души.

      Я помню, одна девочка старательно доказывала мне это. Она смешно тянула слова, говорила жеманно и медленно. Особенно забавным в её произношении было слово «наво-о-оз» – она училась в сельскохозяйственном, специальность «Животноводство» или что-то в этом роде, – которое звучало так, будто его произносит по меньшей мере императрица. Она очень боялась фотографии. Она не любила себя на фото. Она отворачивалась, когда видела на фото своих знакомых.

      Майя – проще. Она просто не любит фотографироваться.

      – Пошли под платформу, – говорит Даник.

      Это нетрудно. С того же конца станции можно спуститься и попасть в подплатформенное пространство, в кабельную канализацию. Мы спускаемся по очереди: Даник, Ёрл, Майя, последним – я.

      Тут можно стоять во весь рост, даже Майе.

      Что-то бурчит и чухает за решёткой. Это насосная установка. Она ухожена, электрический щит выкрашен в синий цвет с жёлтым треугольником «опасность», какие-то вентили помечены красным. Тут бывают люди.

      – Опа, так тут вовсю кипит работа! – говорит Даник, поднимая объектив.

      – А ты что думал, – отвечает Ёрл, – поезда же ходят.

      На самом деле, тут нет ничего интересного. Это просто бетонный недострой. Таких в городе – пруд пруди. Схватчики играют на них в свою «Схватку», «Дозор», «Encounter» и так далее. И я играю – правда, в штабе. Даник – полевой игрок.

      Но у этого недостроя есть одно отличие. Это запретный плод. Сюда нельзя. Совсем нельзя. Как в депо, где на путях стоит знаменитый московский памятник «механическому Ленину». В тысяча девятьсот двадцать пятом году рабочие вагонных и паровозных мастерских пятого участка тяги соорудили чудовищную конструкцию из балок, колёс от локомотивов, каких-то перемычек, водрузили наверх небольшую статую Ленина и поставили это чудо в депо. Оно и поныне там, в любительском музее паровозного дела. Кстати, это не просто случайный памятник. Он даже вошёл в одну из хрестоматий по русскому авангарду.

      – Эй, – кричит мне Даник, – ты чего там, заснул?

      – Иду, – откликаюсь я.

      Над нами проносится поезд.

      Мы снова поднимаемся на платформу.

      – Что-то скучно стало, – говорит Майя.

      Она кружится прочь от нас по пустой платформе, вальсируя с человеком-невидимкой.

      – Метро-два