Пани Зофья. У вас колесо отвалилось. Яцек Галиньский

не видел.

      – Что, без перерыва смотрите?

      – Без малейшего!

      – И как это у вас получается?

      – Признаюсь, я на минутку отошел. В туалет. Пописать.

      – Сколько времени вы могли отсутствовать? Минуту?

      – Нет, уважаемый, нет! – Голум снисходительно захихикал. – Пописать обычно занимает у меня от двенадцати до пятнадцати минут.

      Как же меня поражал этот человек. Я уж думала, что он не сумеет стать еще ничтожнее в моих глазах, а оказалось – сумеет, да еще как! Как можно рассказывать такие неинтересные и даже отвратительные подробности своей жизни, да еще совершенно посторонним людям в прихожей?

      – Вы не помните время? – спросил полицейский.

      – Глупый вопрос! – вмешалась я, видя, что такой разговор никуда не приведет. – Откуда ему знать, сколько было времени, когда он пошел в туалет?

      – Было десять часов тридцать минут, – проговорил явно довольный собой Голум. – Я это знаю, потому что если в воскресенье утром выпью один стакан молока, то писать пойду только в одиннадцать, но сегодня суббота, а по субботам я выпиваю два стакана.

      – Отлично. – Боревича явно не смутила урологическая исповедь моего соседа. – И когда вы вернулись, вам показалось, что дверь сломана?

      – Дверь мне вообще никак не показалась, потому что ее уже не было.

      – И это не возбудило у вас подозрений? Вы не позвонили в полицию?

      – А зачем? Я же не знал, что произошло. Если бы я увидел разломанную дверь, то, конечно, забеспокоился бы, но двери же просто не было.

      – И что вы сделали?

      – Ничего. Сел на стульчик…

      – У вас стул стоит под глазком? – спросила я.

      – Да.

      – Высокий, барный?

      – Я вам скажу, где такой можно дешево купить.

      – Ладно, только потом. – Я фыркнула. Я, конечно, была бы не против что-нибудь выгодно купить, но еще больше мне хотелось поймать преступника.

      – И, как я уже сказал, я снова сел на стульчик.

      – Вы никого не видели?

      – Нет. И только потом появилась соседка. Вошла в квартиру. Она так странно двигалась, такая была напряженная… – Голум, говоря это, сгорбился, вытянул голову и сделал пару шагов.

      – Да успокойтесь вы, – перебила я.

      – Но я зашел спросить, что произошло, – продолжал он.

      – Итак, кража со взломом имела место между половиной одиннадцатого и без двадцати одиннадцать, – подытожил Боревич. – Большое вам спасибо.

      – Можно я уже пойду?

      – Пора пописать? – Я так беспокоилась о его здоровье!

      – Да. Можете идти, – отозвался полицейский.

      И Голум зашаркал к себе.

      Боревич достал блокнотик и стал что-то записывать.

      – За пятнадцать минут дверь не взломаешь, – заметил он, поднимая взгляд от своих записей. – У вас есть враги?

      – У меня? Что вы! Откуда? Меня любят. – Я проводила взглядом Голума. – Точнее, уважают.

      – Преступник мог знать вас. А мог и ранее у вас бывать.

      – Что вы такое говорите!

      – Возможно,