Клубок со змеями. Павел Сергеевич Марков

тот нехороший огонек, который мне уже единожды удалось повидать. Но он потух так же быстро, как и в прошлый раз.

      – Выходит, – начал Эмеку-Имбару, – погибший и вправду был писцом. Но зачем ему понадобилось скрываться в виде корзинщика?

      Верховный жрец Кашшур окатил командира таким взглядом, словно пытался заморозить того насмерть. Его лицо превратилось в подобие бронзовой маски.

      – Я не давал вам права говорить, командир.

      – Простите, Ваша Лучезарность, – в голосе Эмеку-Имбару не звучало и намека на раскаяние.

      Поразмышляв несколько секунд, Кашшур добавил:

      – Впрочем, должен признать – ваш вопрос уместен.

      Эмеку-Имбару продолжал молча смотреть на Верховного жреца, и тот начал пояснение.

      – Последний месяц Бел-Адад не занимался какого-либо рода деятельностью, связанной со службой Мардуку или совету. Однако мне донесли сведения о том, что храмовый писец продолжал брать серебро из жреческой казны, пользуясь своими полномочиями. Разумеется, совет не мог оставить без внимания сие действие. Мы приставили к Бел-Ададу своего осведомителя. Вы наверняка столкнулись с ним в приемном зале. Ариду, крестьянин, что работает на каналах к югу от Вавилона.

      Командир стражников согласно кивнул.

      Верховный жрец продолжил:

      – Согласно сведениям, добытым нашим осведомителем, храмовый писец занимался раздачей казенных средств местному населению и вел с ним тайные беседы. Однако смысл этих бесед установить мы не успели. Бел-Адад погиб под обрушившейся крышей собственного дома. Мы можем лишь предполагать об истинных мотивах писца. Вы знаете пекарей? Тех, что задержали за оскорбление нашего повелителя Самсу-дитану?

      Командир стражников вновь утвердительно кивнул.

      – Накануне их возмутительной выходки в местной таверне Бел-Адад, согласно все тем же сведениям нашего осведомителя, вел с ними некую беседу и передавал денежные средства в виде серебряных сиклей. Совет Храма Мардука начал подозревать писца не только в растрате казны Эсагилы, но и в распространении недовольства среди населения пригорода. Не исключено, что Бел-Адад занимался подстрекательством. Я намеревался отдать приказ о задержании и его дальнейшего допроса, однако не успел. Случилось то, что случилось.

      С уст Эмеку-Имбару уже хотел сорваться уточняющий вопрос, но, видимо, вспомнив предыдущую реакцию Кашшура на свое любопытство, так и не произнес его вслух.

      Заметив это, Верховный жрец молвил:

      – Как только Ариду узнал о произошедшем с Бел-Ададом, он сразу сообщил об этом нам.

      – Значит, меня отпустят? – с надеждой в голосе спросил я.

      Лицо Кашшура, вновь превратившееся в бронзовую маску, повернулось ко мне:

      – Виновность Бел-Адада в растрате казенных средств на непонятные цели не освобождает тебя от ответственности за недобросовестное строительство хижины.

      Из меня вырвался стон отчаяния, а Верховный жрец снова обратился к командиру стражников:

      – Что бы ни помышлял Бел-Адад за нашими спинами, он по-прежнему оставался храмовым писцом,