Дядя самых честных правил. Книга 1. Александр «Котобус» Горбов

отодвигали. Да и матушка-императрица Елизавета Петровна не без помощи опричников корону получила.

      Гриб отправился в рот, а Бобров развёл руками.

      – Скажи, – раз уж он так разоткровенничался, я решил спросить прямо, – в чём интерес Голицыных ко мне?

      – Так ведь дядя твой из рода Шереметевых. Хоть и поссорился со всей роднёй, и знать их не хочет, а состояние может им уйти. Но ты-то не Шереметев! И если дядя тебе всё оставит, шиш они что-то получат.

      – Голицыны с Шереметевыми не дружат?

      – На ножах, – Бобров ухмыльнулся, – заклятые враги.

      Пусть будет так, примем эту версию за рабочую. Но подозреваю, всё гораздо интереснее и запутаннее.

      – Ты князю понравился, – Бобров вытер рот салфеткой и отодвинул тарелку, – тем более, родная кровь – не водица. Если увидит, что ты – дельный человек, может предложить в род войти. Попросит императрицу при случае и сменит тебе фамилию. Будешь не Урусов, а Голицын.

      Даже не спрашивая, можно было догадаться – Голицыны Урусовых тоже не любят. Прямо скорпионы в банке, а не дворянские роды.

      – Поехали? – Бобров поднялся из-за стола. – Быстрее выедем, быстрее доедем. Домой страсть как хочется!

* * *

      С отправлением возникла заминка. Пока мы с Бобровым завтракали, с нашим экипажем случилась неприятность. Пьяный в стельку крестьянин притёр к нему телегу, так что экипаж с повозкой сцепились осями.

      Кузьма ругался с пошатывающимся мужиком и грозил дать в рыло. Вокруг бегал местный обыватель, представившийся Полесовым, и громко указывал, как расцепить транспорт. Бобров матерился сквозь зубы и хотел лично выпороть на конюшне дурного агрария. В общем, массовое веселье, и все были при деле. Так что я пошёл прогуляться вокруг постоялого двора – размять ноги, а то в экипаже весь день сидеть.

      За двухэтажным трактиром стояли какие-то сараи, конюшня и здоровенный сеновал. Там-то я и увидел забавную картину. Три дворовых пса, мелких и брехливых, загнали в угол котёнка. Маленького, размером с ладонь, и рыжего, как огонь. Пузатая мелочь вздыбила шерсть, выгнулась дугой, яростно шипела и лупила крохотной лапой по оскаленным мордам. Смельчак!

      Мне стало жаль кроху. Вот точно так же в первый год в Сорбонне меня загнала в угол парижская шпана. Тогда меня спас кто-то из студентов, напугав подростков выстрелом из пистоля. Надо бы отдать тот должок, решил я и прикрикнул на псин:

      – Фу! А ну, пошли отсюда!

      Собаки отпрыгнули, скаля зубы и рыча. Ну же, беги, котейка, пока можешь!

      Но рыжий смельчак решил по-другому. Ужом скользнул под брюхом ближайшей псины и метнулся мне в ноги. Цепляясь когтями, полез по одежде, как белка, и через мгновение уже сидел у меня на плече.

      – Ш-ш-ш!

      Котёнок свесился и зашипел на собак сверху. Ах ты, хитрец!

      Псины оценили диспозицию, развернулись и потрусили на другой конец двора.

      – Молодец, выкрутился. Ну, давай, слезай и беги к мамке.

      Но рыжий комок не желал со мной расставаться. Вцепился когтями, удобно устроился и потёрся мордочкой