Фол последней надежды. Юля Артеева

тут же с готовностью включается:

      – Ой, вообще все прекрасно. Сегодня была съемка новой коллекции, мы первый раз работали с фотографом такого уровня, ой, ты бы его видел!

      Татьяна Николаевна воодушевленно рассказывает, а я смотрю на Ваню. Наблюдаю, как его аккуратные темно-русые брови стремятся друг к другу, образуя сердитую складку. Он уставился в тарелку, и я безнаказанно могу сползти взглядом на его прямой нос, минуя едва-едва заметную горбинку. И на свою любимую родинку над верхней губой, которая чуть тоньше нижней, но зато так красиво изогнута. Господи, как бы мне хотелось просто прикоснуться, просто немного потрогать все, что я изучала украдкой все эти годы. Ощутив, как тоскливо сжимается моя грудная клетка, я вдруг пугаюсь, что смотрю на Ваню слишком долго.

      Торопливо опускаю взгляд и пытаюсь уловить, о чем говорят за столом. Хватаю за хвост последнюю фразу и включаюсь со свойственным мне азартом. Я это умею, я в этом профи. Но кто бы знал, как мне в этот момент больно.

      – Проснулась, принцесса? – насмешливо интересуется брат, остановившись в дверях нашей спальни.

      На нем только домашние шорты, волосы влажные после душа, а я смотрю на него и пытаюсь понять, каким образом он поднялся раньше меня, еще и успел помыться.

      – Сегодня какое-то краснокнижное животное померло? – выдаю хрипло, натягивая одеяло на лицо.

      – Чего?

      – Того. Ты чего подорвался так рано?

      – Так это не я. Это ты проспала.

      Я резко сажусь в постели и шарю вокруг руками в поисках телефона. Проспала?! А собраться? А накраситься? У нас с Громовым сегодня два урока в соседних кабинетах, как я буду выглядеть?

      Ору:

      – Бо, ты издеваешься?! Ты не мог меня разбудить?

      А когда наконец нахожу смартфон, вижу, что мой будильник еще даже не успел прозвонить. Впиваюсь ненавидящим взглядом в брата.

      Он приподнимает брови:

      – А, ты не проспала? Значит, я что-то перепутал.

      – Ты идиот.

      – Не рычи, Энж. Бессонница мучила, встал в шесть, пошел купаться.

      Поднимаюсь с постели и злобно ворчу:

      – Бессонница его мучила. Ты что, блин, поэт?

      – Ага. Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно. Устраивают такие стихи?

      – Иди ты, – бросаю через плечо, направляясь в ванную.

      Хлопаю дверью и смотрю на себя в зеркало. Поправляю взлохмаченные светлые волосы, выпячиваю вперед губы. Верхняя тоньше нижней, почти как у Громова. Но в его случае об этом знаю только я, потому что слишком пристально его разглядываю, а у меня это очень заметно. Когда будет можно, я обязательно ее накачаю у косметолога, а пока приходится просто подкрашивать чуть выше контура. Трогаю пальцем нос. Он кажется достаточно аккуратным. Да и вообще я симпатичная, разве нет? Почему же я тогда ему не нравлюсь?

      По привычке торможу эти мысли. Ни к чему хорошему я обычно в финале не прихожу. По утрам – тем более.

      Принимаю душ, сушу волосы, вытягивая их круглой расческой, а сверху прохожусь утюжком. Вот бы купить крутой фен, который сразу укладывает, и чтобы можно было делать локоны. Но он, конечно, слишком дорого