Фол последней надежды. Юля Артеева

пятерку получил, в отличие от…

      Не дожидаясь продолжения фразы, отвешиваю ему безобидный тычок под ребра.

      – Ай! Энж, ты садист чистой воды.

      – Неправда, я вообще котик!

      Беззлобно переругиваясь, мы возвращаемся в дом. Уже когда скидываю кроссы на веранде, чувствую, как по телу проходит легкая нервная дрожь. Так всегда бывает, когда рядом Громов. Но за долгие годы я привыкла держать себя в руках. Улыбаясь так неотразимо, как только могу, иду за Богданом в зал. Сначала помогаю брату пристроить блюдо на столе и только потом смотрю на Ваню. Он увлеченно строчит сообщение в телефоне.

      Наверняка, ей.

      Но одних догадок мне мало. Поэтому я обхожу стол, тянусь за салфетками, которые лежат за спиной Громова на старом серванте, доставшемся нам от бабушки. Бросаю быстрый взгляд на дисплей Ваниного телефона. Бум. Сердце бьется в горле. Бум. Разве ты не этого хотела? Бум. «Алена» и разрывают мое собственное сердечко в клочья. В очередной раз. Далеко не в последний, я точно это знаю. Бум. Принимай последствия своего любопытства, Ангелина.

      Со стеклянным взглядом и прилипшей к лицу улыбкой кладу салфетки на стол и сажусь на свое место. Беру шашлык и какие-то овощи, но такое ощущение, что пищевод сузился до диаметра карандаша, при всем желании не смогла бы протолкнуть туда хоть что-то.

      Встряхиваю светлыми волосами, на укладку которых потратила тридцать минут, и бойко включаюсь в беседу:

      – Кого подписали, Вадим Антонович?

      – Геля, – с мягкой укоризной говорит папа.

      Ванин отец, напротив, со вкусом смеется, откинувшись на спинку стула. Поднимает бокал вина и указывает им в мою сторону:

      – А Гелик надежды не теряет, каждый раз выведывает подробности.

      Я морщу нос и улыбаюсь:

      – Природное любопытство, Вадим Антонович! Больно работа у вас интересная.

      – Главное, прибыльная, – он беспечно смеется, но я уже знаю, что эта шпилька, которая кажется ему безобидной, направлена в адрес нашего папы.

      Тот добродушно улыбается:

      – Когда-то, Вадик, для тебя это не было главным.

      – Времена меняются, Гош.

      Папа кивает и тянется к нему бокалом. Они чокаются и переглядываются как-то по-особенному. Всегда так делают. Как будто ведут какой-то молчаливый диалог. Это неудивительно, таких, как папа и Вадим Антонович, обычно называют «заклятые друзья». Бесспорно, близкие, но словно всегда немного соперничают. Не знаю только, в чем, если Ванькин отец – футбольный агент, а наш – тренер. Хитрость и деньги против почти бескорыстной самоотдачи.

      Я машинально оглядываю родителей Громова, уделяя особое внимание их одежде. Выглядят дорого. Даже несмотря на то, что приехали на дачу. На секунду поджимаю губы, расстроенная тем, что все-таки немного им завидую.

      Поворачиваюсь к Бо в поисках поддержки, и он, как всегда, чувствует. Ободряюще улыбается и сжимает мой локоть.

      – Вань, вылези из телефона, будь добр, – говорит Вадим Антонович, и сейчас я рада стальным ноткам в его голосе.

      Громов-младший закатывает глаза, но смартфон откладывает. Наконец-то.

      Переживет