Заяц на взлетной полосе. Юлия Симбирская

шести лапопожатий я моментально окажусь племянницей космической мыши!»

      Саша

      Cил совсем не осталось. Саша хотела лечь на белую кушетку рядом с Мией и закрыть глаза на целую вечность. Ясно, что война против мужа проиграна: нет оружия, союзников, денег, сил. Удивительно, как это Пол до сих пор не заблокировал кредитную карту. Это явно была очередная игра, и скоро она закончится.

      Недавно Саша рассказывала психотерапевту, как однажды ночью лежала на газоне перед домом в разодранной пижаме, сплевывала кровь и вдруг заметила блестящий глаз в щели между перекладинами соседского забора. Встав на четвереньки, она подползла ближе, просунула в щель руку, и теплый язык скользнул по ее перепачканной ладони. Пес заскулил. Удивительно, в детстве она боялась больших собак, а тут не задумываясь протянула руку.

      – Почему вы не обратились в центр помощи жертвам насилия?

      – Мне не приходило в голову, что я жертва насилия, и я даже была счастлива. Жутковато звучит, правда? А еще всегда было страшно потерять Мию. Я ведь безработная иностранка. Я вечно не соответствовала этому прекрасному, удивительному миру. Немного недотягивала. Муж объяснял, что нужно сделать, чтобы исправиться, а я не понимала – тупая.

      Так много всего было: правил, условий. Я путалась, а он уверял, что все просто, нужно только внимательно слушать. Муж ведь пожалел меня, потому что я до встречи с ним жила неприкаянно.

      – Расскажите.

      – Ой, я не знаю, что рассказывать. Просто понять не могла, как все устроить. Окончила университет, начала работать. Я искусствовед, и мать говорила, что с такой профессией вечно буду побираться, а получилось найти работу в одной компании, которая занималась оценкой антиквариата. Меня там пригрели еще с университета. В общем, моталась по командировкам и в разных странах пожила.

      – И все равно чувствовали себя неприкаянно?

      – А, да. Сначала я не понимала, пока не встретила Пола. Он ткнул меня носом. Сказал, что человек должен четко понимать, для чего он вообще живет, а я не понимала, не задумывалась тогда. Много работала, обитала среди людей искусства. У меня подруга, например, писала монографию о Шагале. Я Полу рассказала, а он сморщился: «Ты не умеешь отстраняться. Тебя чересчур увлекает чужая жизнь». Я подумала, что и правда, меня увлекает, я упиваюсь чужой жизнью – наверное, потому, что у меня своей настоящей нет. И еще его раздражало, что я постоянно смеялась. В детстве у нас дома тоже как-то не принято было хохотать. Считалось проявлением несдержанности. И мы с подружкой по дороге из школы, бывало, насмеемся, чтобы дома уже не хотелось. А когда я самостоятельно жила, то, знаете, все время было смешно. Я и смеялась. Пол переживал, потому что такое поведение – признак расстройства.

      – Правда? Не знала, – улыбнулась психотерапевт.

      – Ну, вот Пол статью мне показывал на эту тему из медицинского журнала. Знаете, я иногда смеялась даже над картинами. Например, я все знаю о художнике, могу рассказать, в какой период он работу создавал, что там и зачем, но обязательно байку какую-нибудь