Гамлет. Уильям Шекспир

родился молодой Гамлет, тот, что теперь задурил и послан в Англию.

      ГАМЛЕТ:

      Черт возьми, зачем же в Англию?

      1-й МОГИЛЬЩИК:

      А за умом, раз потерял. Там он нового наберется, а нет, – беда не велика.

      ГАМЛЕТ:

      Это почему?

      1-й МОГИЛЬЩИК:

      А там он и так за своего сойдет. Там все полоумные, не хуже его.

      ГАМЛЕТ:

      С чего же это он тронулся?

      1-й МОГИЛЬЩИК:

      С чудного сдвига, говорят.

      ГАМЛЕТ:

      То есть как?

      1-й МОГИЛЬЩИК:

      То есть так: взял и поехал – с катушек.

      ГАМЛЕТ:

      Я спрашиваю, на какой почве?

      1-й МОГИЛЬЩИК:

      Как на какой? Всё на нашей, на датской. Я тут копателем, малолеткой и мужчиной, считай, тридцать лет.

      ГАМЛЕТ:

      Сколько пролежит человек в земле, пока не сгниет?

      1-й МОГИЛЬЩИК:

      Ну, коли живьем не сгнил, – нынче развелось сифилитиков-мертвяков, что и до похорон не дотягивают, – приличный покойник лет восемь-девять протянет; кожевник – тот уж девять обязательно.

      ГАМЛЕТ:

      С чего это он – дольше других?

      1-й МОГИЛЬЩИК:

      А как же, уважаемый: шкура-то у него так ремеслом выдублена, что никакой водицы не

      боится. А уж эта ваша жидкость вашему сукину сыну дохляку – хуже любой хворобы. Вот, скажем, череп. Пролежал в земле три годка и еще двадцать.

      ГАМЛЕТ:

      Чей же это?

      1-й МОГИЛЬЩИК:

      Паршивца одного шального; чей, по-вашему?

      ГАМЛЕТ:

      Откуда ж мне знать.

      1-й МОГИЛЬЩИК:

      Чума его разрази, шкоду ненормального! Верите ли, флягу рейнского раз мне вылил на макушку. Этот череп, уважаемый, это череп Йорика, королевского дурачка.

      ГАМЛЕТ:

      Этот?

      1-й МОГИЛЬЩИК:

      Этот самый.

      ГАМЛЕТ:

      Дай взглянуть. (Берет череп.) Ох, бедняга Йорик! Я знал его, Горацио. Непревзойденный острослов, выдумщик удивительный. Тысячу раз возил меня на спине. А теперь – тошнотворней и не вообразить. Мутит, как подумаю. Здесь были привешены губы, которые я целовал не знаю сколько раз. – Где теперь твои прибаутки, твои ужимки, твои песенки? Где петарды твоего юмора, от которых ревел и валялся впокат весь стол? Нечем теперь передразнить свою же ухмылку? Челюсть-то потерял – и с концом? Ступай теперь к уборной моей леди и втолкуй ей: накрасься она хоть в палец толщиной, не миновать ей кончить такой же красоткой. Повесели ее этим. – Скажи мне, Горацио, одну вещь.

      ГОРАЦИО:

      А именно, принц?

      ГАМЛЕТ:

      Как по-твоему, у Александра Македонского в земле такой же вид был?

      ГОРАЦИО:

      В точности.

      ГАМЛЕТ:

      И от него так же разило? Тьфу! (Кладет череп.)

      ГОРАЦИО:

      Точно так же, принц.

      ГАМЛЕТ:

      До какой жалкой роли можем скатиться, Горацио! Почему бы нам не оглядеть весь путь почтенного праха Александра до последней службы, в бочке затычкой?

      ГОРАЦИО:

      Взгляд