Кент Бабилон. Генрих Шмеркин

деликатесов шаровик отлучается, с понтом, в туалет. И, как разбухший, отяжелевший бумеранг, не возвращается уже никогда…

      Папа со свахой медленно пошли вдоль стола, высматривая чужих среди своих. Отец – среди стояльцев, сваха – среди сидельцев.

      «Ці, – взвизгнула мама невесты, указывая на одетого в шерстяной пуловер мужика с пожухлой рожей и сидящую рядом, виновато улыбающуюся томноглазую кралю в мини-юбке. – Ці обидва – не мої!».

      «Не твої, кажеш? Та й не мої теж…» – вздохнул папа.

      И, отоварив мужика, что есть силы, по хребту своей гуцульской палицей, гаркнул: «Геть звідсіля, сучьї діти!».

      Мужик втянул голову в плечи.

      Краля заголосила.

      Папа отоварил прихлебателя ещё разок.

      «Мамо, мамо, що ж він робить?! – всполошилась Усуся. – Це ж мій вчитель! Ясновідящий Полікарп!».

      Ясновидящий схватил рыдающую спутницу за руку и, беспрестанно оглядываясь, потащил на выход.

      Участливо вздохнув, Галина Семёновна и Артемий Петрович проскользнули на освободившиеся места. Предшественники позаботились, чтобы тарелки Галины Семёновны и Артемия Петровича были затарены маринованными лисичками, оливье и дефицитной атлантической селёдочкой. Кроме того, в тарелке Галины Семёновны оказалась пара бутербродиков с икрой, которые успела ухватить себе краля ясновидящего.

      Усуся бросилась вслед за учителем. За ней – сорвался с места свидетель.

      Жених остался сидеть, тщательно рассматривая свою вилку, нож и намалёванную на тарелке красную розу – эмблему любви. Что-то явно не ладилось в только что народившейся на свет семье…

      Вскоре свидетель привёл зарёванную Усусю.

      Отец жениха со свахой двинулись дальше.

      Из-за стола поднялись двое молодых людей в синих лавсановых костюмах и без лишних слов сквозанули на улицу.

      Так или иначе, дополнительные стулья не понадобились. И даже наоборот – два места за праздничным столом оказались свободными.

      Свадебное действо началось.

      Я, как обычно, подошёл к столу – с саксофоном наперевес, постучал вилкой о бутылку шампусика, призывая народ к тишине (так председательствующие стучат на собраниях по графину с водой) и звонким пионерским голосом объявил: «Дорогие товарищи! Разрешите. Торжественное застолье. Посвящённое. Дню бракосочетания. Алекса и Ингрид. Считать. Открытым!».

      Мы врезали первый аккорд торжественного марша.

      Послышался грохот отодвигаемых стульев, все встали.

      Сразу за первым аккордом последовала модуляция, и мы перешли на «Обручальное кольцо».

      Я дул без микрофона, прямо в лица счастливым почитателям живой музыки (уже тогда, в конце восьмидесятых, на сценах некоторых харьковских кабаков появились фанерщики).

      Пока я дул, мамаша невесты засвиристела мне прямо в ухо: «Товаришу, я вас прохаю, не треба сьогодні ніяких Алексів, ніяких Інгрід. Мою доньку звати Ларою, а молодого – не Алексом, а Володькою. Це вони собі такі собачі прізвиська для роботи узяли!».

      Сыграв в темпе марша припев, мы снова сделали