Это я, сразивший чудовищ!. Виктор Елманов

куда хочешь иди, а выйти нельзя – прямые стены…

      А. Калашников открывает записную книжечку, находит в ней рисунок – схему Уманской ямы. Крупный план рисунка – схемы.

      Голос А. Калашникова за кадром:

      – С одной стороны только маленький отлог, но тут солдаты с пулеметами. Пулеметы были и по периметру.

      А. Калашников закрывает записную книжечку.

      А. Калашников:

      – Конечно, было зрелище впечатляющее. В то время ходил слух, что попало нас сто тридцать тысяч в этой Умани. Так ли это? По тому, что я после читал в немецких данных – девяносто тысяч, а наши писали – шестьдесят тысяч. Так что точно сказать, едва ли кто скажет.

      Голос за кадром:

      – А что все делали днем – сидели, ходили, лежали?

      А. Калашников:

      – Ну, там лежало немного или сидели. Трудно сказать так вот в процентном отношении. А в основном двигались, постоянно эта масса передвигалась. И крик был. Потом я оценил, когда оказался в птичнике, что это был за крик. Кричали: «Кто из Москвы? Кто из Ташкента?». Искали земляков. «Кто из Баку?» Кто оттуда, кто отсюда. Каждый хотел найти родственную, земляческую душу, с кем можно было поделиться своей бедой, поговорить.

      Голос за кадром:

      – Ну да, так вроде легче уже.

      А. Калашников:

      – Только глубокой, глубокой ночью успокаивалось. Тихо было. Где-то может часов после двух.

      Шинель

      Квартира Калашникова.

      Голос за кадром:

      – Александр Васильевич, а вы кого-нибудь нашли в этом глиняном карьере?

      А. Калашников:

      – Меня пригласила одна группа людей, это было три-четыре человека. У них имелся запас концентрата горохового. Как они его протащили – не знаю, не помню. А у меня была шинель, мне подарил один раненый, который был там, когда нас только взяли в плен в селе и собрали всех раненых ко школе, во дворе. И вот мы лежали вместе. Я не знаю, кто он такой, его тяжело ранило в грудь. В общем, он плох был и я ему, чем мог, помогал: воды принести и так далее. И когда уходил, он мне подарил шинель. Это была раньше офицерская шинель кавалерийская. Она была чуть ли не до пят. Как сейчас девчонки ходят в этих шубах. Вот такая шинель. Длинная, добротная. Но у ней недостаток был: не было рукавов. И этот недостаток оказался на пользу. Когда он мне ее отдал, я с ней благополучно прошел в яму. У меня ее не отобрали. Была бы хорошая – отобрали, потому что у всех отбирали именно шинель, они знали, – это спасение наше до некоторой степени. А мою шинель не взяли. Куда она без рукавов? Но она зато помогла.. Мы собрались четверо, они меня пригласили, они тоже поняли. Я-то по началу не знал ценность этой шинели, а потом узнал. Глина за день раскаляется до невозможности, жара – дышать нечем, там ведь ни ветерка нету на такой глубине. А как солнце зашло, глина быстренько остывает, а ночью такая холодюга, не знаешь, что делать. И вот жгли все, что могли. А жечь нечего, шпалы доставали, из шпал костыли вытаскивали, а потом