Петр Великий, голландский. Самозванец на троне. Сергей Юрьевич Соловьев

голову рогожный куль, как курице, которую на торг тащат. И тут холоп почувствовал, что волокут его в подворотню какую-то. Попытался закричать, но во рту уже торчала рукавица, которую и выплюнуть было невозможно.

      Васька увлечённо продавал сбитень, и только потом заметил, что Фома пропал. Огляделся, постоял, подождал… Муторно стало на душе, и нестерпимо захотелось тут же убежать, скрыться… Неспешно, не подавая вида, пошёл к своей избе. Рядом остановилась телега, на которой сидел возница, и посадский, который словно присматривался к разносчику питья. Потом этот незнакомец отвернулся, и хлопнул возницу по плечу. Теперь трое человек в стрелецких кафтанах подошли к торговцу сбитнем. Двое всё в мостовую смотрели, словно потеряли чего, а третий кривовато улыбался, и прятал руки за спиной.

      – Здорово, Василий… Налей-ка нам три кружечки, в то горло пересохло…

      – С превеликим удовольствием.

      Сбитенщик отвлёкся, и заработал удар палкой по голове. Свалился на мостовую. Его мигом связали, сунули кляп в рот, бросили в телегу и прикрыли рогожей. Затем положили сверху три вязанки с хворостом, и вышло так, будто и не было здесь Васьки- разносчика. Телега неспешно покатила по улице, к Поганым Прудам.

      ***

      Фёдор Юрьевич сидел за письменным столом, изучая отписки своих подсылов. Принёс письмишко другой холоп, Афонька, который должен был лишь забирать в церкви Параскевы- Пятницы у сторожа эти грамотки. И была написана она уж третьего дня.

      « А встречались стрельцы с некой бабкой Улианной, из терема царевны Марфы. И бабка эта пересылала письма от Марфы и Софьи стрельцам. А давала ли серебро, то мне неведомо. Но пошли изменнические разговоры на слободе, дескать, нету царя Петра, убили его бояре, а немцем заменили. Хотят вовсе извести веру православную. И царевича Алексея задушить замыслили. А кто ещё стрельцам помогает, то нам неведомо»

      И написано было кривовато, неплохой бумаге, но и от этого схватился за голову князь- кесарь. От огорчения достал штоф калганной, да налил себе полный стакан зелена вина, и не поморщившись, выпил до последней капли. Чёрт его знает, лекарство водка или нет, но как-то отлегло от души и сердца. Позвонил боярин в колокольчик, призывая спальника, Семёна. Тот прибежал быстро, не мешкал.

      – Сенька, Афонька больше ничего не приносил? – спросил боярин, наливая в стакан еще водки.

      – Нет, батюшка… Ходил два дня в церковь, но ничего и нет… И из приказа тебя сержант Семёновского полка ожидает, дело какое…

      – И давно?

      – Нет, часа два…

      – Ты что, ополоумел? – начал злиться Ромодановский, – может дело важное! Засеку тебя, дурня! Быстро его сюда!

      – Так я думал, заняты, всё о важном размышляешь, батюшка…

      – Пшёл вон, и сержанта сюда, и быстро!

      – Как пожелаешь, – и холоп низёхонько поклонился, и закрвл дверь за собой.

      Ромодановский убрал водку, принял благообразный вид, расположился в кресле, положил перед собой лист бумаги. Государственный муж за делами, и сам остался собой доволен.

      Постучали, и вошёл сержант,