Петр Великий, голландский. Самозванец на троне. Сергей Юрьевич Соловьев

трость. Видимо, боярин оценил умение и ловкость нового царя.

      – Я здесь что бы приветствовать своего брата Вильгельма, короля и штатгальтера…

      Возницын переводил намеренно заковыристую речь Петра. Было сказано, что царь желает нанять мастеров и математиков для навигацкой школы в Москве. Больше Вильгельм нахально на русского владыку не взирал.

      Дальше был дан обед и бал в честь русского царя. Придворные дамы были удивлены, что гость с Севера не чужд галантным увеселениям.

      Пётр подошёл к Лефорту, генерал снова расшаркался, демонстрируя всяческую преданность.

      – Я снова рад видеть ваше царское величество… – произнёс он.

      – При малых приемах и балах называть меня просто- герр Питер, – произнёс царь.

      – Как будет угодно вшей милости…Нам необходимо посетить Вену, двор императора Леопольда. Но жто произошло позже.

      Тревога на Москве

      Боярин Ромодановский сидел за столом итальянской работы. Непростым, особенным, а сделанным для дел важных. Сотворил сие чудо венецианский мастер Николаус Креспи, как рассказывал Фёдору Юрьевичу дьяк Посольского Приказа, заказавшего такую приятную штуку. Сидел боярин за резной доской, нарадоваться не мог. С каждой стороны по три ящичка добрых, посередине- ещё один большой ящик, закрывавшийся на ключ. Изящная резьба покрывала наружность стола. Боярин потянул бронзовую рукоять одного ящичка- достал лист бумаги, а другую- гусиное перо и отложил в сторону.

      Читал письмо, писаное Меньшиковым от имени царя. Да, уж почти год Великое Посольство в Европе, колесит по столицам. И царь теперь на месте, русский язык учит… Лишь выучил, так что б получше… С улицы чуть потягивало холодом и сыростью, и Ромодановский, славившийся тучностью, укрылся громадной плотной шубой, запахнулся поплотнее.

      – Врут всё, что тучные, дескать не мёрзнут, – прошептал он, – зябко то как!

      Налил себе в серебряную рюмку водки и с удовольствием выпил. Так, кажется потеплее стало, с удовольствием подумал боярин. В дверь постучали, отвекая от дел. Ромодановский спрятал приборы, и строго сказал:

      – Кого там несёт, на ночь глядя!

      Но всё одно, зашуршали, заскрипели. Заглянул подьячий Фоменко, весёлый парнишка, с посада. И служит хорошо, преданно, и быстр умом , разумен…

      – Батюшка, вот письмо от боярина Троекурова, Ивана Борисовича.

      – Сюда давай, быстро!

      И полные пальцы, унизанные перстнями, потянулись за посланием. Придвинул к себе подсвечник с тремя горящими свечами. Быстренько сорвал печать и развернул бумажный лист. привычно опустил славословие, и начал читать только с дельного и важного:

      « … Пришли на Москву выборные стрельцы из Великих Лук. Ругали меня поносно, требовали жалованье и хлеб. Мол, в Новгород обозы с жалованьем царским и не пришли, и худо им приходится. Так что надо искать серебро… »

      – Сам – то видывал, стрельцов-то?

      – Так был. Приходили в Приказ, ругали всех срамно… Хорошо, что подьячих не побили. Особо вот. Василий, по прозвищу Тьма.