«Лав – из» (сборник). Таня Малярчук

пройти, честное слово, псы огромные, по пояс. Я живу на первом этаже, мне все видно. Люди с ней ругаются, но какое там! Не помогает. Смотрит, будто с креста снятая, моргает и молчит. Вызывали и санэпидемстанцию, и собачников-шкуродеров, и в ЖЭК заявления писали – все напрасно.

      – Смотришь на таких, – с досадой замечает медсестра Аллочка, – думаешь, боже, какие добрые, котиков-собачек кормят, а если копнуть глубже, то почему кормят? Потому что мужика давно не имели. У бабы крыша едет лишь по причине отсутствия мужика.

      Григорьевна удивленно вытаращивается на свою медсестру. Никогда бы не подумала, что Алла способна сказать что-то настолько… хм… вульгарное. Вслух же она произносит:

      – Котики-песики – лишь внешнее проявление вытесненного сексуального влечения.

      – Я так и хотела сказать.

      Медсестра Аллочка густо краснеет.

      Поздно, думает Григорьевна.

2

      Григорьевне снится война. Она с трудом разлепляет глаза. Ей кажется, что вся она: руки, ноги, – все ее тело испачкано чужой кровью. В ушах еще продолжает звенеть от разрывов снарядов.

      – Да что же это такое! – выкрикивает в предрассветные сумерки Григорьевна. – Я же никогда войны не видела, фильмы про войну никогда не любила. Откуда это?

      Босая, семенит она в ванную, чтоб там ополоснуться холодной водой. Постепенно приходит в себя.

      – Снова встала слишком рано.

      Подходит к окну.

      Возле дома напротив Белла кормит кошек и собак. Объедки аккуратно разложены по разноцветным пластмассовым мисочкам. У каждого своя мисочка, и никто не лезет в чужую.

      Какой у нее порядок, невольно думает Григорьевна. Слушаются ее.

      Чайник кипит. Григорьевна заваривает себе большую чашку кофе. Запах кофе приятно щекочет в носу, и Григорьевне очень хочется закурить.

      Хорошо, что дома нет сигарет, а то бы не удержалась.

      С чашкой кофе в руках встает возле окна.

      Там все без изменений – Белла продолжает копошиться со своим зверьем.

      Котики-песики, думает Григорьевна, а на самом деле секса хочется.

      – А ведь хочется, – выговаривает вслух.

      Белла никогда не гладит котов и псов, которых она кормит. Некоторые особенно благодарные создания лезут к Белле ласкаться, лижут туфли, но Белле их благодарность не нужна.

      Я просто их кормлю, думает Белла, сидя в скверике возле подъезда, а кормить – значит поддерживать жизнь и ничего более. Я поддерживаю в них жизнь, а они уже пусть с этой жизнью делают что хотят.

      Я кормлю их, думает Белла, чтоб оправдать свое бездействие, чтобы хоть что-то делать.

      Полвосьмого утра.

      Григорьевна спешит в поликлинику на работу. То же самое салатовое платье, подпоясана тонким ремешком из кожзаменителя. Ноги, худые и кривые, на каблуках выглядят еще более худыми и кривыми. Огромная блестящая сумка через плечо. Глаза подведены черным. Губы плотно сжаты, кажется, словно их нет вообще.

      Григорьевна быстро, с высоко поднятой головой проходит мимо Беллы.

      Мне нечего мучиться угрызениями