Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова. Андрей Добров

часто так бывает, что вы не знаете, к кому едете?

      Он пожал плечами.

      – Не часто, но случается. Есть люди, которые не афишируют… Вы понимаете?

      – Да. Я понимаю. То есть вы совершенно точно не знаете этих господ?

      – Нет, – ответил он упрямо.

      Ну что мне было делать? Пытать в мои планы не входило. Поэтому я перешел ко второй части своего плана.

      – Остались ли у вас отпечатки с тех пластинок?

      – Нет. Отпечатки делаются в единственном числе.

      – А сами пластинки?

      Он замялся. Я повторил вопрос.

      – По уговору я должен либо передавать пластинки заказчику, либо уничтожать их.

      – Но вы, Леонид, не сделали ни того, ни другого?

      Он пожал плечами.

      – Иногда клиенты забывают про это. А иногда просят сделать еще отпечатки. На всякий случай я храню…

      Я облегченно перевел дух.

      – Хорошо. Я куплю у вас пластинки, снятые позавчера.

      – Но они не продаются! Это невозможно!

      – Эти – продаются, – сказал я твердо.

      – С чего вы взяли?

      – С того, что они мне нужны и вы их мне продадите.

      – А если не продам?

      Я вздохнул и встал:

      – Послушайте, Леонид, вы меня сильно утомили. Я мог бы отобрать пластинки у вас силой. И, поверьте, я способен это сделать. Но поступлю по-другому. Я обещал вам не печатать ничего в газетах. Но не обещал того, что не скажу про вас другим репортерам. Для них, уверен, это будет настоящим подарком. И уже сегодня вечером здесь будет полно журналистов. Вы станете героем первых полос. Очень пикантная история. А потом придет следователь. О! Это дотошный проныра – я его видел. Он вас с потрохами съест. Так что вот вам минута: или вы продаете мне снимки, или я иду прямиком в редакцию «Московского листка».

      – Черт! – закричал фотограф. – Вы… Вы меня обманули!

      – Формально – нет. Где пластинки?

      Леонид нервно начал грызть ноготь на указательном пальце, наконец сказал:

      – Они не здесь. Я храню их во дворе, в пристройке.

      – Идем туда.

      Он постоял в нерешительности, а потом выдохнул:

      – Черт с вами. Идем.

      Через тот же коридор мы вышли во двор дома и направились к полуподвальной пристройке. Фотограф порылся в кармане и выудил большой ключ. Вставив его в замок, он попытался повернуть ключ, но тот не шел.

      – Что такое? – пробормотал Леонид и потеребил ключ в замке. А потом потянул за ржавую ручку, и дверь открылась.

      – Открыто, – сказал я.

      – Не может быть. Я закрывал ее.

      – Забыли, может быть?

      Он помотал головой и начал спускаться по деревянной лестнице. Я – за ним. В темноте вспыхнула спичка, а потом фотограф зажег керосиновую лампу, осветив помещение. Здесь было довольно аккуратно – у стены стоял древний шкаф со стеклянными дверцами, за которыми на полках виднелись бутылки темного стекла. Другой шкаф, рядом, закрывался сплошными дверцами, некогда лакированными, но теперь почти полностью протершимися и осыпавшимися. На простом