Меридон. Филиппа Грегори

меня заливало изнутри теплом. Я знала его. Казалось, я знала его всю жизнь. Словно он был моим конем еще до моего рождения, был конем моей матери, а до нее – ее матери. Словно мы с ним скакали по Долу с тех пор, как был сотворен мир.

      – Море, – тихо сказала я, шагнув из круга ему навстречу.

      Я забыла снять шляпку, и он отпрянул и заржал, когда ветром взбило ленты. Кругом закричали:

      – Берегись! Ноги, задние ноги!

      Он внезапно попятился, и трое пьяных парней отшатнулись, спасаясь от удара. Но тут я сняла шляпку и чепец и почувствовала в волосах и на лице холодный ветер.

      Я шагнула вперед.

      Роберт принял у парня с конюшни повод и ждал, готовый мне помочь. За спиной у меня стоял гул, люди продолжали делать ставки, и какой-то частью ума я понимала, что сегодня заработаю для Роберта небольшое состояние, но важнее всего было то, что я получу Море, что он станет моим собственным конем.

      Я подошла к его голове – он тревожно отпрянул.

      Роберт держал повод слишком крепко, и конь ощущал напряжение окружающих. Роберт повернулся, готовясь подсадить меня в седло, но я на мгновение застыла.

      Море уронил голову, Роберт слегка ослабил повод. Море потянулся ко мне прекрасным длинным лицом и обнюхал мое платье, лицо и кудрявые волосы. За нами зашептались, ставки упали, а кто-то попытался отозвать ставку, которая еще не была записана. Я этого почти не слышала. Я нежно протянула руку и дотронулась до теплой шкуры за его правым ухом, погладила ласково, как кобыла своего жеребенка. Он фыркнул, но его страх прошел, ярость и память о боли испарились от одного прикосновения, и я подняла глаза на Роберта, улыбнулась и сказала:

      – Теперь я сяду.

      Он был слишком опытным балаганщиком, чтобы открыть от изумления рот, но смотрел на меня с недоверием, когда сложил руки и подставил их под мой башмак, подсаживая меня в седло. Я села по-мужски.

      – Отойди, – быстро сказала я.

      Все было, как я и боялась. Почуяв вес в седле, конь забыл обо всем, кроме боли и жестокости, с которой его объезжали, кроме острейшей радости от того, что можно сбросить того, кто его мучил. Конь тут же встал на дыбы над Робертом, и только то, что тот быстро, трусливо рухнул на землю и перекатился, спасло Роберта от его убийственных копыт.

      – Лови его! – закричал кто-то из толпы парнишке-конюху.

      Но Роберт уже поднялся на ноги.

      – Стой! – приказал он. – Тут пари.

      Когда белая шея взмыла вверх, я вцепилась в нее, как блоха. Конь опустился, и я ждала, что он снова встанет на дыбы, но этого не случилось. Я сидела тихо, как новичок. Весила я совсем немного по сравнению с толстыми фермерами, которые пытались его объезжать, возможно, он даже подумал, что сбросил меня. А все, что мне нужно было сделать, это три минуты просидеть смирно. Я краем глаза видела человека с часами и молилась, чтобы он был достаточно трезв, чтобы понять, что минутная стрелка прошла три деления.

      Конь застыл. Я протянула руку и коснулась его теплой шелковистой шкуры на шее. От моего прикосновения у него дернулась мышца, словно