Триумфальная арка. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

коньяк лакал! Не ври! От тебя, вон, разит! Давай сюда бутылку! Нечего рассуждать, бутылку неси!

      Роже покорно принес бутылку.

      – Это я Брюнье угощал. А он один не хочет, вот меня и заставил.

      Хозяйка не удостоила Роже ответом, захлопнув дверь у него перед носом. После чего достала из орехового комода фигуристую рюмку на витой ножке. Равич смотрел на рюмку с плохо скрываемым омерзением: на ней вдобавок была выгравирована еще и женская головка. Налив коньяк, Буше поставила рюмку перед ним на скатерть с павлинами.

      – Судя по всему, месье, вы ведь человек разумный, – заметила она.

      Такому противнику Равич не мог отказать в известном уважении. И вовсе она не из железа, как уверяла Люсьена, она из резины, что гораздо хуже. Железо можно проломить, а резину нет. И все ее возражения насчет судебного иска были сущей правдой.

      – Операцию вы сделали неудачно, – сказал он. – Это привело к тяжелым последствиям. Разве этого не достаточно, чтобы вернуть деньги?

      – Разве вы возвращаете деньги, если у вас пациент умирает после операции?

      – Нет. Но мы иногда вообще не берем денег за операцию. Как, например, с Люсьены.

      Буше подняла на него глаза.

      – Так в чем тогда дело? Чего ей еще надо? Пусть радуется.

      Равич поднял рюмку.

      – Мадам, – сказал он, – мое почтение. Вас голыми руками не возьмешь.

      Слониха медленно поставила бутылку на стол.

      – Дорогой мой, многие пытались. Но вы, похоже, поразумнее других будете. Думаете, для меня это шуточки и сплошные барыши? Из этих трех сотен почти сотня сразу полиции уходит. Сами посудите: разве иначе мне бы дали работать? Вон за стенкой уже очередной дармоед сидит, денег дожидается. Тут только успевай подмасливать. Иначе никак. Но учтите: это я вам с глазу на глаз говорю, а вздумаете ссылаться – все буду отрицать, да и полиция дело замнет для ясности. Уж поверьте.

      – Охотно верю.

      Буше метнула в него острый взгляд. Поняв, что он не подтрунивает, придвинула стул и села. Стул, кстати, она придвинула, словно перышко, похоже, под подушками жира силы в ней таились недюжинные. Она налила ему еще одну рюмку своего драгоценного коньяка, который держала, похоже, тоже на предмет умасливания.

      – На первый взгляд три сотни вроде как приличные деньги. Но уходит-то у меня гораздо больше, не только на полицию. За квартиру плати, а она тут, понятное дело, гораздо дороже, белье, инструменты, которые мне тоже втридорога достаются, не то что врачам, комиссионные за клиентов, взятки, подарки, тут никого забывать нельзя, ни самих, ни их жен, ни в Новый год, ни на день рождения, – расходов тьма, дорогой мой. Иной раз почти и не остается ничего.

      – Понимаю. Тут и возразить нечего.

      – Тогда против чего вы возражаете?

      – Против того, что произошло, допустим, с Люсьеной.

      – А разве у врачей такого не случается? – выпалила слониха.

      – Да, но совсем не так часто.

      – Месье, – она выпрямилась, – я играю по-честному. Каждой, которая сюда приходит, я объясняю, что может произойти. Хоть бы одна ушла! Какой там! Они же меня умоляют! Плачут, волосы на себе рвут!