Триумфальная арка. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

Тишина, огонь, книги – и мир. В прежние времена это все считалось мещанством. А нынче… Нынче это мечта о потерянном рае.

      Она кивнула:

      – Вот я и хочу какое-то время там побыть. Месяц. Может, и пару месяцев. Не знаю. Успокоиться хочу. А уж потом снова сюда – и домой в Америку.

      Равич слышал, как в коридоре развозят подносы с ужином. Позвякивала посуда.

      – Хорошо, Кэте, – сказал он.

      Она замялась.

      – Равич, я еще могу иметь детей?

      – Ну, не сразу. Сперва вам надо как следует окрепнуть.

      – Я не о том. Когда-нибудь. После этой операции. Мне…

      – Нет, – отчеканил Равич. – Мы ничего не удаляли.

      Она вздохнула.

      – Вот это я и хотела знать.

      – Но это потребует времени, Кэте. Весь ваш организм еще должен перестроиться.

      – Не важно. Сколько бы это ни продлилось. – Она пригладила волосы. Перстень на пальце смутно сверкнул в сумерках. – Смешно, что я об этом спрашиваю? Именно сейчас.

      – Да нет. Так часто бывает. Чаще, чем мы думаем.

      – Мне как-то вдруг все здесь стало невмоготу. Хочу вернуться домой, выйти замуж, по-настоящему, по-старомодному, рожать детей, жить в покое, воздавать благодарение Господу и любить жизнь.

      Равич смотрел в окно. Неистовым багрянцем над крышами бушевал закат. Огни рекламы тонули бесцветными тенями.

      – Вам, наверно, все это кажется блажью – после всего, что вы обо мне знаете.

      – Нет, Кэте. Нисколько. Вовсе нет.

      Жоан Маду пришла под утро, в четыре. Равич проснулся, услышав, как отворилась дверь. Он спал, он уже не ждал ее. И сразу увидел ее в дверном проеме. Она пыталась бесшумно протиснуться в дверь с охапкой огромных хризантем. Лица ее он не мог разглядеть. Виден был только ее силуэт и огромные светлые соцветия.

      – А это еще откуда? – удивился он. – Это не букет, это роща. Бога ради, что все это значит?

      Жоан наконец-то протиснулась с цветами в дверь и, пройдя через комнату, с размаху бросила всю охапку на кровать. Цветы были влажные, прохладные, а листья пахли осенью и сырой землей.

      – Подарили, – сказала она. – С тех пор как с тобой познакомилась, меня задаривают.

      – Слушай, убери. Я пока что не умер, чтобы лежать под грудой цветов. Вдобавок еще и хризантем. Добрая старая кровать отеля «Интернасьональ» превращается в гроб…

      – Нет! – Жоан судорожно схватила цветы и сбросила на пол. – Не смей так говорить! Никогда, слышишь!

      Равич глянул на нее озадаченно. Он совсем запамятовал, как они познакомились.

      – Забудь! – сказал он. – Я совсем не то имел в виду.

      – Никогда так не говори! Даже в шутку! Обещай мне!

      Губы ее дрожали.

      – Но, Жоан, – попробовал оправдаться он. – Неужто это и вправду так тебя пугает?

      – Да. Это не просто испуг. Я не знаю, что это.

      Равич встал.

      – Обещаю никогда больше на эту тему не шутить. Теперь ты меня прощаешь?

      Она кивнула, прижавшись к его плечу.

      – Я не знаю, что это. Просто не могу,