Триумфальная арка. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

со мной было, Равич? – спросила Кэте Хэгстрем.

      Она лежала почти полусидя, под головой две подушки. В палате стойкий аромат туалетной воды и духов. Форточка слегка приоткрыта. Свежий, подмороженный воздух с улицы, смешиваясь с жилым теплом, дышал весной, словно на дворе не январь, а уже апрель.

      – У вас был жар, Кэте. Несколько дней. Потом вы спали. Почти сутки. Теперь температуры нет, все в порядке. Как вы себя чувствуете?

      – Слабость. Все еще слабость. Но не так, как раньше. Без этой судороги внутри. И болей почти нет.

      – Боли еще будут. Не очень сильные, и мы вам поможем их перенести. Но, разумеется, перемены наступят. Да вы и сами знаете.

      Она кивнула.

      – Вы меня разрезали, Равич…

      – Да, Кэте.

      – Иначе было нельзя?

      – Нет. – Равич выжидал. Лучше пусть сама спросит.

      – Сколько мне еще лежать?

      – Недели три, может, месяц.

      Она помолчала.

      – Может, оно и к лучшему. Покой мне не помешает. Я ведь совсем измучилась. Только сейчас понимаю. И слабость была. Но я не хотела ее замечать. Это как-то было связано одно с другим?

      – Конечно. Безусловно.

      – И то, что иногда были кровотечения? Не только месячные?

      – И это тоже, Кэте.

      – Тогда хорошо. Хорошо, что у меня будет время. Может, так было нужно. Сейчас вот так сразу встать и опять выносить все это… По-моему, я бы не смогла.

      – Вам и не нужно. Забудьте об этом. Думайте о сиюминутном. Допустим, что вам сегодня подадут на завтрак.

      – Хорошо. – Она слабо улыбнулась. – Тогда подайте-ка мне зеркало.

      Он взял с ночного столика зеркальце и передал ей. Она принялась внимательно себя разглядывать.

      – Равич, вон те цветы – от вас?

      – Нет. От клиники.

      Она положила зеркальце рядом с собой на постель.

      – Клиники не заказывают пациентам сирень в январе. В клиниках ставят астры или что-то в этом роде. В клиниках к тому же понятия не имеют, что сирень – мои любимые цветы.

      – Только не у нас, Кэте. Как-никак вы у нас ветеран. – Равич поднялся. – Мне пора. Часов в шесть я еще раз к вам загляну.

      – Равич…

      – Да…

      Он обернулся. Вот оно, мелькнуло у него. Сейчас спросит. Она протянула ему руку.

      – Спасибо, – сказала она. – За цветы спасибо. И спасибо, что вы за мной приглядели. Мне с вами всегда так покойно.

      – Ладно вам, Кэте. Там и приглядывать-то было нечего. Поспите еще, если сможете. А будут боли, вызовите сестру. У нее для вас лекарство, я прописал. Ближе к вечеру я снова зайду.

* * *

      – Есть что-нибудь выпить, Вебер?

      – Что, было так худо? Вон коньяк. Эжени, выдайте доктору емкость.

      Эжени с явным неудовольствием принесла рюмку.

      – Да не этот наперсток! – возмутился Вебер. – Нормальный стакан! Да ладно, а то у вас, чего доброго, еще руки отвалятся. Я сам.

      – Я не понимаю, господин доктор Вебер! – вспылила Эжени. – Всякий раз, стоит господину Равичу прийти, вы сразу…

      – Ладно-ладно, – оборвал ее Вебер. Он налил